— Говорю вам, не сломайте зубов! — еще настойчивее повторил Тим Кинен.
Но если он рассчитывал запугать Скотта, это ему не удалось.
Продолжая орудовать револьвером. Скотт поднял голову и хладнокровно спросил:
— Ваша собака? Тим Кинен буркнул что-то себе под нос.
— Тогда разожмите ей зубы.
— Вот что, друг любезный, — со злобой заговорил Тим, — это не так просто, как вам кажется. Я не знаю, что тут делать.
— Тогда убирайтесь, — последовал ответ, — и не мешайте мне. Видите, я занят.
Тим Кинен не уходил, но Скотт уже не обращал на него никакого внимания. Он кое-как втиснул бульдогу дуло между зубами и теперь старался просунуть его дальше, чтобы оно вышло с другой стороны.
Добившись этого. Скотт начал осторожно, потихоньку разжимать бульдогу челюсти, а Мэтт тем временем освобождал из его пасти складки шкуры Белого Клыка.
— Держите свою собаку! — скомандовал Скотт Тиму.
Хозяин Чероки послушно нагнулся и обеими руками схватил бульдога.
— Ну! — крикнул Скотт, сделав последнее усилие.
Собак растащили в разные стороны. Бульдог отчаянно сопротивлялся.
— Уведите его, — приказал Скотт, и Тим Кинен увел Чероки в толпу.
Белый Клык попытался встать — раз, другой. Но ослабевшие ноги подогнулись под ним, и он медленно повалился на снег. Его полузакрытые глаза потускнели, нижняя челюсть отвисла, язык вывалился наружу… Задушенная собака. Мэтт осмотрел его.
— Чуть жив, — сказал он, — но дышит все-таки.
Красавчик Смит встал и подошел взглянуть на Белого Клыка.
— Мэтт, сколько стоит хорошая ездовая собака? — спросил Скотт.
Погонщик подумал с минуту и ответил, не поднимаясь с колен:
— Триста долларов.
— Ну, а такая, на которой живого места не осталось? — И Скотт ткнул Белого Клыка ногой.
— Половину, — решил погонщик.
Скотт повернулся к Красавчику Смиту.
— Слышали вы, зверь? Я беру у вас собаку и плачу за нее полтораста долларов.
Он открыл бумажник и отсчитал эту сумму. Красавчик Смит заложил руки за спину, отказываясь взять протянутые ему деньги.
— Не продаю, — сказал он.
— Нет, продаете, — заявил Скотт, — потому что я покупаю. Получите деньги. Собака моя.
Все еще держа руки за спиной, Красавчик Смит попятился назад. Скотт шагнул к нему и замахнулся кулаком.
Красавчик Смит втянул голову в плечи.
— Собака моя… — начал было он.
— Вы потеряли все права на эту собаку, — перебил его Скотт. — Возьмете деньги или мне ударить вас еще раз?
— Хорошо, хорошо, — испуганно забормотал Красавчик Смит. — Но вы меня принуждаете. Этой собаке цены нет. Я не позволю себя грабить. У каждого человека есть свои права.
— Верно, — ответил Скотт, передавая ему деньги. — У всякого человека есть свои права. Но вы не человек, а зверь.
— Дайте мне только вернуться в Доусон, — пригрозил ему Красавчик Смит, — там я найду на вас управу.
— Посмейте только рот открыть, я вас живо из Доусона выпровожу! Поняли?
Красавчик Смит пробормотал что-то невнятное.
— Поняли? — крикнул Скотт, рассвирепев.
— Да, — буркнул Красавчик Смит, попятившись от него.
— Как?
— Да, сэр, — рявкнул Красавчик Смит.
— Осторожнее! Он кусается! — крикнул кто-то, и в толпе захохотали.
Скотт повернулся к Красавчику Смиту спиной и подошел к погонщику, который все еще возился с Белым Клыком.
Кое-кто из зрителей уже уходил, другие собирались кучками, поглядывая на Скотта и переговариваясь между собой.
К одной из этих групп подошел Тим Кинен.
— Что это за птица? — спросил он.
— Уидон Скотт, — ответил кто-то.
— Какой такой Уидон Скотт?
— Да инженер с приисков. Он среди здешних заправил свой человек. Если не хочешь нажить неприятностей, держись от него подальше. Ему сам начальник приисков друг-приятель.
— Я сразу понял, что это важная персона, — сказал Тим Кинен. — Нет, думаю, с таким лучше не связываться.
— Ничего тут не поделаешь! — безнадежным тоном сказал Уидон Скотт.
Он опустился на ступеньку и посмотрел на погонщика, который так же безнадежно пожал плечами.
Оба перевели взгляд на Белого Клыка. Весь ощетинившись и злобно рыча, он рвался с цепи, стараясь добраться до собак, выпряженных из нарт. Собаки же, получив изрядное количество наставлений от Мэтта — наставлений, подкрепленных палкой, понимали, что с Белым Клыком лучше не связываться.
Сейчас они лежали в сторонке и, казалось, совершенно забыли о его существовании.
— Да-а, он волк, а волка не приручишь, — сказал Уидон Скотт.
— Кто его знает? — возразил Мэтт. — Может, в нем от собаки больше, чем от волка. Но в чем я уверен, с того меня уж не собьешь.
Погонщик замолчал и с таинственным видом кивнул в сторону Лосиной горы.
— Ну, не заставляйте себя просить, — резко проговорил Скотт, так и не дождавшись продолжения, — выкладывайте, в чем дело.
Погонщик ткнул большим пальцем через плечо, показывая на Белого Клыка.
— Волк он или собака — это не важно, а только его пробовали приручить.
— Быть того не может!
— Я вам говорю — пробовали. Он и в упряжке ходил. Вы посмотрите поближе. У него стертые места на груди.
— Правильно, Мэтт! До того как попасть к Красавчику Смиту, он ходил в упряжке.
— А почему бы ему не походить в упряжке и у нас?
— А в самом деле! — воскликнул Скотт.
Но появившаяся было надежда сейчас же угасла, и он сказал, покачивая головой:
— Мы его держим уже две недели, а он, кажется, еще злее стал.
— Давайте спустим его с цепи — посмотрим, что получится, — предложил Мэтт.
Скотт недоверчиво взглянул на него.
— Да, да! — продолжал Мэтт. — Я знаю, что вы это уже пробовали, так попробуйте еще раз, только не забудьте взять палку.
— Хорошо, но теперь я поручу это вам.
Погонщик вооружился палкой и подошел к сидевшему на привязи Белому Клыку. Тот следил за палкой, как лев следит за бичом укротителя.
— Смотрите, как на палку уставился, — сказал Мэтт. — Это хороший признак. Значит, пес не так уж глуп. Не посмеет броситься на меня, пока я с палкой. Не бешеный же он в конце концов.
Как только рука человека приблизилась к шее Белого Клыка, он ощетинился и с рычанием припал к земле. Не спуская глаз с руки Мэтта, он в то же время следил за палкой, занесенной над его головой. Мэтт быстро отстегнул цепь с ошейника и шагнул назад.
Белому Клыку не верилось, что он очутился на свободе. Многие месяцы прошли с тех пор, как им завладел Красавчик Смит, и за все это время его спускали с цепи только для драк с собаками, а потом опять сажали на привязь.
Что ему было делать со своей свободой? А вдруг боги снова замыслили какую-нибудь дьявольскую штуку?
