Наш луг был окружен горами, и поэтому разные птицы садились здесь на отдых, чтобы затем продолжать путь в долины. Желтоклювые утки поодиночке и парами посещали пруд. Это были невзрачные птицы, с оперением, усеянным грязно-белыми пятнышками, только клювы у них были ярко-желтыми. 24 ноября, когда я подходил к дому, меня окликнула Кей: «Смотри, у пруда странная птица!» У самой воды, прижавшись к земле, сидел косматый черный аист — аист-разиня. Его называют так потому, что створки его клюва сходятся не полностью по всей их длине, Видимо, этот странной формы клюв предназначен для выковыривания из раковин слизняков и моллюсков. Аист пробыл у нас около часа. Его серовато-зеленое, оливковое оперение отливало на солнце. Другой раз на пруду произошла небольшая трагедия: маленький песочник с белым хвостом пролетал над поверхностью воды; внезапно с соседнего дерева на него кинулся ястреб, норовя схватить его когтями. Птицы взвивались и падали, казалось песочнику вот-вот придет конец, но тут он нырнул в воду, а ястреб улетел.
Самым редкостным посетителем нашей поляны был хохлатый африканский орел. Он опустился на дерево и с царственным видом сидел там минут десять. Хохолок на его голове торчал вверх, глаза глядели вызывающе. Он исчез так же внезапно, как и появился.
В наши задачи входило и составление гербария. После определения засушенных растений можно было получить довольно полный список растений, встречающихся в местах обитания горилл. Мы с Кей бродили по лугу и по опушке окружающего его леса, собирая фиалки, остропахнущую мяту, очисток с мясистыми листьями и многие другие растения, прятавшиеся среди камней и в подлеске. Самыми заметными были желтые цветы, например цветы различных сенецио и гиперикума, относящегося к тому же роду, что и зверобой. Они резко выделялись в темно-зеленой листве. Крошечные белые маргаритки усыпали луг перед хижиной, словно хлопья снега, но наш петух проявил необычайное пристрастие к этим цветам, и они исчезли в течение нескольких дней.
На каждой массивной ветви хагении был как бы свой маленький садик из мхов, лишайников и папоротников, а пурпурные орхидеи горели среди темной зелени как огоньки.
Когда на мягкой земле мы находили четкий след леопарда или гориллы, я заливал его алебастром. Спустя несколько часов или на другой день мы вынимали слепок, получая таким образом точный отпечаток следа. Только держа слепок со следа гориллы в руке, можно было полностью оценить его размер. Ширина отпечатков четырех полусогнутых пальцев руки самца с серебристой спиной была шести дюймов (То есть 15 см. Дюйм = 2,5 см.), тогда как моя рука чуть шире трех дюймов. Длина отпечатка ноги этого же самца — двенадцать дюймов и притом значительно шире человеческой ноги.
Однажды, чтобы отметить место, я положил блестящую консервную банку на залитый алебастром след гориллы. Когда я ушел, по тропе проследовал черноспинный самец. По его следам было ясно, что он прошел мимо банки не остановившись, даже не замедлив шага, чтобы ее осмотреть.
Нельзя было не удивиться столь малому интересу со стороны обезьяны к необычному, блестящему предмету. Впоследствии я пришел к выводу, что в природных условиях у гориллы отсутствует желание знакомиться с неизвестными ей предметами и она редко что-либо берет в руки из чистого любопытства. В этом отношении горилла резко отличается от человека.
Гориллы регулярно проходили мимо нашего луга, но никогда не пытались обследовать домик. Единственным исключением был Маленький Адольф, самец-одиночка с черной спиной. Я впервые натолкнулся на него однажды солнечным утром в прогалине около озерца. Он принимал солнечную ванну, безмятежно лежа навзничь на свалившемся дереве. Заметив меня, Маленький Адольф взревел и удрал. Все же, время от времени, в середине ноября, в апреле и в мае он проводил по нескольку дней вблизи хижины, обычно чуть выше, на склоне горы. Заметив какое-нибудь движение на лугу, он принимался шуметь и рычать на нас, однако при этом тщательно прятался в кустах. Только пристально вглядываясь в заросли, откуда доносился его голос, удавалось заметить косматую макушку и пару любопытных карих глаз, неотрывно смотревших в нашу сторону. Видимо, Адольфу было очень интересно наблюдать за нами. И все-таки мы всегда немного пугались, когда выходили из домика на рассвете, совсем еще сонные, и вдруг нас приветствовал оглушительный рев. Хотя он раздавался с расстояния футов в сто, но казалось, что звук шел прямо из-за угла. Несмотря на это, мы очень привязались к Маленькому Адольфу.
Другие самцы-одиночки, бродившие неподалеку от домика, были не так громогласны. Помню, однажды утром Кей и я на опушке леса, у луга, нашли свежие следы одинокого самца с серебристой спиной. Экскременты были еще теплые, а это значило, что он совсем рядом. Очень осторожно мы пошли вслед за гориллой по зарослям, переступая шаг за шагом, то и дело забираясь на пни и осматривая кустарники. Но лес впереди нас был спокоен и недвижим. Один раз мы почувствовали резкий запах самца — своеобразный и сладковатый, напоминающий запах горелой резины. Может быть, он нас ждал в засаде? Нам стало не по себе. У Кей есть одна слабость: если она чего-нибудь опасается, ее желудок выражает протест. И вот в момент, когда всеми чувствами, обостренными до предела, я старался определить место, где скрывалась горилла, позади меня, в животе у Кей, громко забурчало. Я невольно подскочил на месте, и мы решили отказаться от преследования.
Андреа и сторожа заповедника недолюбливали Маленького Адольфа, да и вообще всех горилл. Для них обезьяны олицетворяли собой все то страшное и непонятное, что таит в себе лес. Однажды я взял Андреа с собой, чтобы показать ему горилл и убедить его в том, что они дружелюбные животные. Он пошел неохотно, когда мы вышли на свежий след, стал отставать, когда же мы наконец увидели гориллу, он не проявил никакого интереса ни к ней, ни к тому, что я записывал. Его явное безразличие к гориллам меня озадачило потому, что он не мог не чувствовать, что животное ему как-то, сродни. Многие западноафриканские племена признают родство с обезьянами, а также с мудрыми слонами, веря, что у человека и у них были общие предки. Например, племя Булу, живущее в Камеруне, рассказывает такую легенду (напечатано в журнале «Американский антрополог», 1911 г.):
«У бога было пятеро детей: горилла, шимпанзе, слон, пигмей и человек из племени Булу. Бог дал каждому огонь, семена и орудия и велел идти каждому поодиночке по белу свету и где-нибудь обосноваться.
Первой отправилась горилла. Идя лесной тропой, она увидела соблазнительный красный плод. Когда она наелась досыта и вернулась на тропинку, то увидела, что огонь погас. Тогда она осталась в лесу навсегда и стала питаться плодами. Вслед за гориллой отправился шимпанзе. Он тоже почувствовал голод. Проходя под деревом, осыпанным плодами, он забрался на дерево, а когда спустился обратно, огонь уже погас. Тогда шимпанзе, как и горилла, остался жить в лесу. Такая же судьба постигла и слона.
