Случилось это за тысячи миль от берегов канадской Арктики, куда зверей занесли дрейфующие льды.
С высокого тороса медведица заметила нерпу. Тюлень отдыхал, грелся на солнышке в полынье на плавучей льдине и находился, казалось бы, в полной безопасности: вокруг льдины была вода. Лежала нерпа на самой кромке, чтобы, в случае нападения хищника, успеть нырнуть. Она дремала, однако не забывала через каждую минуту открывать свои огромные черные глазищи и ворочать усатой мордой, приподнявшись на передних ластах. Из-за высокого тороса, с подветренной стороны медведица долго наблюдала за тюленем, соображая, как бы его ловчее обхитрить, добыть. Медвежата тоже почуяли морского зверя. По горькому опыту они знали, что сейчас лезть вперед, показываться из-за тороса не следует, иначе родительница жестоко побьет их.
Медведица обернулась и ударами тяжелой лапы заставила детенышей залечь. Затем распласталась на снегу сама. Прикрыв правой передней лапой черневший нос, она по-пластунски поползла к полынье, отталкиваясь задними ногами. Наконец достигла кромки, неслышно погрузилась в воду, оставив на поверхности лишь нос да глаза. Предстояло проплыть метров сто до льдины, на которой лежала нерпа. Но в том-то вся и загвоздка, как незамеченной проплыть эти сто метров…
Недаром эскимосы не перестают удивляться уму, хитрой изобретательности нанука – белого медведя. Как же вышла медведица из столь затруднительного положения? В полынье там и сям плавали большие и малые осколки льда, раздробленные недавним свирепым штормом. Медведица спряталась за одну из льдин, пирамидкой торчавшую из воды, затем начала толкать ее передними лапами по направлению к отдыхавшей нерпе. Плавучая пирамидка не могла вызвать беспокойства тюленя. На это и рассчитывала медведица.
Любопытные медвежата высунулись из-за тороса, наблюдали за охотой. Они не однажды были биты родительницей за подобное любопытство во время ее охоты, потому что не раз спугивали тюленей своим появлением. И сейчас соблюдали величайшую осторожность, даже прикрыли лапами дегтярной черноты носы, особенно выделявшиеся на ослепительной белизне снега.
Пирамидальный осколок льда продвигался к цели медленно, но неумолимо. Медведица ни разу не выглянула из-за льдины; изредка она, скрытая от нерпы маленьким непроницаемым айсбергом, высовывала из воды голову, жадно нюхала воздух и по запаху определяла нужное направление. Когда до тюленя было метров двадцать, медведица оставила свое укрытие и бесшумно нырнула. Под водой она находилась не более двух минут. Дольше без воздуха ей не выдержать. Прилизанная водою хищница появилась у кромки плавучей льдины, нос к носу с нерпой, шумно и внезапно, взметнув веер радужных брызг. Для острастки она рявкнула и коротко взревела. Насмерть перепуганная нерпа бросилась к противоположной кромке льдины. Этого-то медведице и надо. На своих ластах нерпа на удивление подвижна и неуловима, подобно дельфину, лишь в воде, а по льду передвигается неуклюже, с черепашьей скоростью. Хоть и невелика была плавучая льдина, но пересечь ее тюлень не успел. С рысиным проворством медведица вспрыгнула на ледяную твердь, в два прыжка настигла нерпу и страшным ударом левой лапы проломила ей череп. Нерпа тотчас испустила дух, даже ластой не дрыгнула.
Охота удачно закончилась, но медвежата не появлялись из-за своего укрытия, а продолжали воровато выглядывать, все прикрывая лапами черные каблучки носов. Они получили строгий материнский приказ: не обнаруживать себя. И они выполняли его.
Медведица тем временем принялась пожирать тюленя. Первой она насыщалась вовсе не потому, что была бесчувственной эгоисткой. Во-первых, для медвежат ей надо наполнить соски молоком, а без пищи сделать это невозможно; во-вторых, ослабленная голодом, она не сможет рассчитывать на полный успех в будущей охоте. Но все же медведица съела самое невкусное: ласты, голову, шкуру, а жир и сросшееся с ним нежное мясо оставила детенышам.
Удачливая добытчица уже подхватила зубами тушу тюленя, собралась броситься в воду и переплыть полынью, когда стало происходить что-то непонятное. Медведица вдруг в ужасе отпрыгнула от кромки, шарахнулась к центру льдины. Потом заревела, заметалась. Льдина словно ожила, заколыхалась. Медведица резким движением шеи швырнула тушу нерпы в полынью. Тотчас возле полузатонувшей туши взбугрилась свинцовая вода, из океана высунулась громадная зубастая пасть и целиком заглотила лакомый кусок. Ненадолго успокоившаяся было льдина вновь ожила, заколыхалась, задергалась.
На малой глубине ходила стая гигантских морских хищников – десятиметровые косатки, киты-убийцы. К льдине их привлек запах крови – медведица пожирала нерпу возле кромки, и кровь ручейком стекала в воду.
Они почуяли, затем, вынырнув, увидели на льдине медведя. Брошенная в воду нерпичья туша лишь на минуту продлила жизнь попавшего в страшную ловушку зверя.
Косатки поочередно подныривали под льдину и мощно ударяли ее бетонной твердости широкими спинами. Льдина колыхалась. Они пытались сбросить зверя в воду. Одновременно, когда медведица, балансируя, подбегала к кромке, из воды показывался огромный раздвоенный хвост. Упруго изогнувшись, он со свистом проносился возле обреченного зверя, пытался сбросить его в океан, но тот каждый раз увертывался от страшного удара.
Медвежата оставили свое укрытие, бегали взад-вперед на небольшой площадке пакового льда, отчаянно, беспрерывно ревели, но были бессильны помочь погибающей матери.
После особенно сильного удара льдина вздыбилась, и медведица, скользя лапами, съехала к самой кромке. Она попыталась вскарабкаться обратно, вонзая шестисантиметровые когти в лед. Но не тут-то было. Невероятной силы удар хвоста косатки – и медведица, описав дугу, полетела в океан. Туши белых медведей не тонут, и косатки разрывали ее на поверхности воды… По свинцовой глади полыньи быстро расплывалось красное пятно.
Через день медвежата разошлись. Один погнался за белой чайкой, присевшей отдохнуть на вершине тороса, второй стал преследовать песца, и после охоты они не нашли друг друга. Распад семьи ускорила гибель матери – главного связующего звена. Впереди их ждала полная опасности и лишений жизнь в ледяной арктической пустыне, к которой, однако, они были неплохо подготовлены.
Эскимосский злой и хитрый черт Тугнагако – Дух Севера – поджег небо. Гигантское алое полотнище не-греющего пламени в зените то упруго свертывалось кренделем, то молниеносно разворачивалось во всю ширь и трепетало, рвалось, словно на ураганном ветру. Каждую минуту оно меняло оттенок: становилось то пронзительно-розовым, как розовая арктическая чайка, то винно-красным, то бархатно-бордовым. К полотнищу со всех концов горизонта тянулись широкие ленты. Они походили на ползущих змей – лениво колыхались, извивались, горели зеленым, фиолетовым, желтым, синим цветом, гасли, чтобы через короткое время вспыхнуть уже иным цветом. Каждое мгновение небесное пожарище меняло форму и свечение, и одна картина ни разу не повторила другой. Отблески северного сияния струились на паковые льды, и вершины торосов, не запорошенные снегом, тонко и нежно светились разноцветьем.
