Ахмат положил мне руку на голову.
Я немного успокоилась. А когда стала привыкать к машине, мы въехали в селение. В маленьком окошке замелькали крыши домов, кроны деревьев, столбы, до моих ушей доносился то близкий, то отдаленный собачий лай.
Но вот остановка возле дома Ахмата — и новые, душераздирающие переживания.
Открылась дверца машины, и я тут же спрыгнула на землю. Оказавшись на самой середине улицы, я так и застыла, оторопело озираясь по сторонам. Сколько домов! Какой бесконечной чередой вытянулись они по обе стороны удивительно твердой и гладкой дороги! В жизни никогда не думала… Позади раздался чей-то резкий пронзительный рев. Я обернулась и увидела, что прямо на меня едет огромная красно-желтая машина. Я бросилась бежать от нее прямо по дороге, а тут мне навстречу вынырнула из-за поворота другая. В панике я заметалась между двумя смертями: ужас и отчаяние! И все же я заметила, что рядом с красно-желтым автомобилем бегут две небольшие взлохмаченные собаки и храбро кидаются чуть ли не под самые колеса. Не знаю, как удалось мне выпутаться из этой истории и очутиться в безопасном месте, под забором ахматовского дома, а смелые сельские псы еще некоторое время гнались за машиной, захлебываясь в хриплом азартном лае.
Однако большая машина не обратила ни малейшего внимания на устрашающую отвагу лохматых дворняг, тем более, что они скоро отстали. Возвращаясь назад, два забияки заметили, наконец, меня, приблизились, обошли кругом.
— Видал? Новенькая!
— Эй! Откуда ты взялась?
Я молчала.
— Симпатичная, а? — нагло ухмыльнулся первый пес.
— С гор, наверно, спустилась, — ответил второй. — Их там лучше кормят.
Мне это уже начинало надоедать:
— Пр-рроходите мимо! — сквозь зубы процедила я. — Нахалы!
— Ого! Зубы показывает.
— Ладно, пошли. Нужна была нам эта дикарка!
— И правда дикарка. Даже машин боится. Что с нее взять?
И, гордо задрав хвосты, оба пса отправились восвояси.
Из ворот вышел Ахмат, надел на меня ошейник с крепким ременным поводком, отвел во двор и привязал к яблоне.
— Посиди пока тут, Гитче, — сказал он и скрылся в дверях дома.
На этом нервотрепка не кончилась. Поначалу я с волнением осваивалась в новой обстановке, принюхивалась к незнакомым запахам, присматривалась к пока еще диковинным для меня птицам — курам, индюкам, гусям. А потом увидела, как двор неторопливо пересекает большой черный кот. Нисколько меня не опасаясь, он проходил мимо в трех шагах и даже не повернул головы в мою сторону. И только раковинка его уха была направлена на меня: когда приближался, ухо торчало прямо, когда поровнялся, скособочилось. И это меня разозлило. Да и вообще я была взвинчена и раздражена, а тут еще прогуливается этот мерзавец…
Я залаяла и рванулась вперед, насколько хватило поводка:
— Брысь отсюда, дармоед, пока цел!
Я думала, кот пулей бросится наутек, а он вдруг остановился, медленно повернул голову и смерил меня скучающим взглядом желтых ленивых глаз — словно только сейчас увидел! — и спокойненько сел на землю. Впервые на его равнодушной морде появилось нечто вроде любопытства:
— Вы это ко мне обращаетесь?
Я рванулась еще раз и еще: до кота было меньше, чем полшага, но этот прохвост отлично знал о своей недосягаемости.
— Ну, доберусь! Ну, схвачу! На кусочки! На мелкие кусочки! — Я вся исходила гневом.
— Вы в этом уверены? Мр-р, интересно. Даже любопытно, я бы сказал…
И тут желтоглазый нахал, казалось, отвлекся, забыл обо мне, о страшных моих клыках, сверкающих почти у самого его носа, и с самым заинтересованным видом стал перебирать мягкой лапкой какие-то травинки и щепочки. Более дурацкого положения я в жизни не знала. Из дома выбежал Ахмат:
— В чем дело, Гитче? — он даже не заметил, как мучитель-кот в ту же секунду бесшумно скрылся в высокой траве у плетня.
Я умолкла и обессиленно повалилась на землю.
— Потерпи немного, собачка! Сейчас вынесу тебе поесть.
Он принес мне груду теплых куриных костей и кусок хлеба.
Кости были восхитительны! Едва я успела их оценить, как на моих зубах хрустела последняя — самая маленькая. За хлеб я взялась уже поспокойнее, но спокойно его съесть мне не дали. Из дома выкатился маленький человечек, видимо, детеныш Ахмата, — ростом не выше меня, толстенький, красноморденький. Переваливаясь с боку на бок на своих коротких и босых ногах, он подбежал ко мне, неожиданно стукнул кулачком по носу, схватил мой кусок хлеба и поднес его ко рту. Я визгливо вякнула не своим голосом. Рассерженная хозяйка выскочила из дверей, схватила своего малыша, звонко шлепнула по тугим окорочкам и потащила в дом. Возле крыльца она остановилась, подняла с земли толстую палку и бросила ею в меня. И снова я жалобно вякнула — больше от удивления, чем от боли. Ну, а брошенный детенышем хлеб я, конечно, доела.
Когда Ахмат вывел меня на улицу и опять посадил в «газик», я была даже рада. Может, меня отвезут домой, к матери?
Нет. Меня отвезли в лесничество, которое располагалось неподалеку от окраины села. Лесничество — это большой двор с тремя или четырьмя домиками внутри, с несколькими сараями и двумя собачьими будками в разных углах двора. К одной из будок меня сразу же привязали.
Долго скучать в одиночестве мне не пришлось. Под вечер во двор въехали две машины, из которых вылезло много людей и три собаки. Увидев меня, собаки подошли к будке, причем сделали это как бы случайно. Они украдкой поглядывали на меня и говорили нарочито громко, чтобы я все слышала. Вели себя с важностью и достоинством, старались показать себя с самых выгодных сторон.
— Тот здоровенный кабан опять мне попался. Уже третий раз в нынешнем сезоне, — сказал красивый пес, который был поменьше остальных. — Опять его упустили…
— Я видел, как ты выгнал секача на просеку, — подтвердил другой. — Охотник-то, из гостей, испугался, не стал стрелять.
— Да, кабан чуть с ног его не сбил. Гость не стал даже целиться, а потом говорил, что далеко, мол, был зверь и виден плохо.
— Бывает, — глубокомысленно согласился второй пес и почесал лапой за ухом. — Зато по косулям они всегда стреляют. Попадают, правда, редко. Вот хоть у Матроса спроси.
Матрос — третий участник сегодняшней охоты — очень крупный и угрюмый кобель проворчал что-то неразборчивое и, улегшись на землю, повернул голову в мою сторону. Я чуть не вздрогнула, увидев его странные глаза. Один был темно-коричневый, а другой — совершенно белый, за исключением зрачка. Позже я узнала, что бывает порода охотничьих собак с разноцветными глазами — арлекины. У Матроса чистокровным арлекином был отец, а мать имела довольно темное, полудворняжье происхождение. Однако это не помешало Матросу приобрести высокую квалификацию загонщика крупных зверей. Среди собак и людей он пользовался большим авторитетом а уважением.
