не нервничай так, что не сможешь нажать на спусковой крючок, но и не проявляй рвения, как начинающий серийный убийца. Найди гармонию.
«В конце концов, это живое существо. Некоторые могут его застрелить, некоторые не могут, – говорит Том. – Совершенно никакого давления».
Вообще, некоторое давление все же присутствует в виде любителя охоты по имени Питер, который остановился у офиса и собирается поохотиться на оленей самостоятельно. На Питере твидовая кепка, твидовая куртка, твидовые штаны – я сам бы надел такой наряд только на карнавал. Его распирает вальяжное добродушие.
«Генри, я тут видел самца, на нем прямо написано твое имя, – он сует мне свой айфон и показывает нечеткую фотографию. – Ты его завалишь прямо из машины», – подмигивает он. Я делаю в уме еще одну заметку: что бы ни говорил Питер, не обращай внимания.
Мы с Томом садимся в гольф-карт и едем к небольшому карьеру, который служит стрельбищем. Он крепит к мишени лист бумаги и устанавливает ружье. Я прижимаю щеку к деревянному прикладу и гляжу в прицел. «Вот оно, – думаю я. – Настоящее оружие». – «Не торопись, – говорит Том. – А потом нажимай».
У меня не хватает слов выразить, насколько чувствителен спусковой крючок. «Не особо», – говорит Том. Да, он прав. Чтобы нажать, нужно меньше усилий, чем разрезать морковку, но твое движение высвобождает силу рушащегося потолка. Физически стрелять из ружья немногим тяжелее, чем вписать запрос в Google. Вы лично убиваете животное в том же смысле, как лично ищете информацию в интернете – всю тяжелую работу делают технологии.
Питер тем временем с удивлением обнаруживает, что его пули почему-то не попадают в цель. Еще он жалуется на пользователей «Фейсбука», которые называют охотников «свиньями».
Мы готовы пострелять по живым мишеням. Том ведет меня по тропе в перелесок. Три оленя поднимают голову и тут же убегают. Если бы они решили вернуться, то мгновенно бы передумали, потому что я с хрустом наступаю на ветку, а потом у меня начинается кашель. Пешая охота провалилась.
Поэтому мы едем к вышке – небольшой деревянной коробке на ходулях, выходящей на узкую прогалину между деревьями. Неподалеку пасется пара оленей. Том говорит, что это хороший знак.
В двадцати метрах перед нами в зарослях папоротника появляются два оленя-мунтжака. Туловище у них расположено низко к земле, как у больших грызунов. Эти уроженцы Восточной Азии были завезены в Великобританию в XIX веке. Из-за небольших размеров они не вызывали особенного интереса у охотников, пока их численность несколько десятилетий назад не вышла из-под контроля. Я вижу, как один гонится за другим. Том поднимает ружье. Более крупный олень – это мать. Ее стрелять нельзя, так как у нее могут остаться голодные оленята. Меньший – законная цель. Мы хотим убить не мать Бэмби, а Бэмби-подростка. Я задерживаю дыхание.
Принцип охоты на оленей заключается в том, что надо не просто попасть, а убить. Этим она резко отличается от охоты на птиц, где допустимо любое попадание: «подранков», вероятно, принесут собаки, или они отлетят и будут мучиться в другом месте. Ни один уважающий себя охотник на оленей не обрадуется, если раненое животное убежит в лес и будет обречено на долгую болезненную смерть. Цель – это круг в десять сантиметров на груди животного. Поэтому нам надо, чтобы олень развернулся «правильным бортом» – подставил хорошую позицию. Если мунтжак сейчас это сделает и я выстрелю метко, боль должна быть очень короткой. Однако олень остается в папоротниках, просто коричневой тенью в прицеле, а потом с шелестом уходит, так и не заподозрив опасности.
После этого не происходит ничего. Олени не появляются. Мы с Томом тихо сидим на вышке. Нас соединяет только некий дух старинной мужественности: может, то же самое чувствовали отцы и сыновья, когда отдыхали в 1950-х. Проходит полчаса, затем еще полчаса, а момент убийства и не думает приближаться. Если бы это была бойня, мы бы обанкротились. Тело охватывает холод, и я думаю больше о том, чтобы не уснуть и не подстрелить самого себя.
В конце концов вдали появляется олениха. Я поднимаю ружье, и ее грудь оказывается в перекрестье прицела. В этот момент у меня гораздо меньше эмоций, чем мне казалось. Но зверь так далеко, что гарантий нет. Он удаляется в лес, и я чувствую укол разочарования. «Будь она метров на пятьдесят поближе, можно было бы попробовать», – говорит Том.
Холод кусает, небо темнеет. Проходит почти два часа, и Том наконец теряет терпение. «Давай закругляться, а то станет совсем темно». Он винит холод, дождь и ветер, который, по его словам, кружит, попадает в ноздри оленям и не дает им спокойно пастись. Я киваю.
Он везет меня обратно в офис, где я вручаю пачку банкнот. Полдня ходьбы плюс инструктаж – £180. Многовато за удовольствие замерзнуть в деревянном ящике.
Попрощавшись с Томом, я никак не могу заказать такси до станции и бреду по загородной дороге в свете луны. За мной в кустах шуршит олень. Он гораздо ближе, чем те, которых я видел в прицел ружья.
В пабе я заговариваю с местным жителем. Он признается, что ненавидит охотиться на животных и ненавидит пафосных ребят, которые этим занимаются. «Они ужасные люди. Некоторые из них», – говорит он. В его словах есть доля истины: в Британии охота связана с социальным положением. Точнее, это вопрос владения – господства над землей и живущими на ней людьми. Можно провести линию, которая соединит средневековых королей, закрывавших леса с оленями для простолюдинов, с теми, кто сегодня охотится в крупных поместьях.
Я понял, что мне было бы несложно привыкнуть к оружию и возможности убить. В роли охотника больше всего мешало чувство, что на самом деле я чужой в поместье Cornbury Park, что это не мой круг общения. Другими словами, животные тут были вообще ни при чем. Когда я сосредоточился на животных, я увидел охоту без этого исторического багажа и без инстаграмного фильтра и понял, что она может выполнять свою функцию – контролировать популяцию дичи.
* * *
Почему охота кажется аморальной? Ни один человек, который любит животных, не должен смаковать страдания и смерть. Он не должен наслаждаться и уменьшением изобилия животных. Можно с большой долей уверенности сказать, что охота сыграла значительную роль в истреблении крупных млекопитающих, например мегатериев – гигантских ленивцев размером с современного слона – в конце последнего ледникового периода. Эти создания были такими колоссальными, такими фантастическими, что мне и сейчас трудно поверить, что люди когда-то жили рядом с ними.
Чем
