— …с нетерпением ожидают нашего прихода, — продолжал я. — Не иначе, как ты с ними обо всем заранее договорился. А может, они даже прочли сценарий? Или подписали контракт? Лично я отказываюсь иметь дело неизвестно с какими черепахами, которые в глаза не видели контракта, не умеют себя вести, не слушают указаний режиссера и, что хуже всего, начисто забывают роль. В конце концов, на карту поставлена моя репутация.
— Я уверен, — сказал Джонатан, бросая на меня уничтожающий взгляд, — что на сей раз они будут паиньки.
— А где мы будем их держать? — спросил я.
— Как где? В ванне, — совершенно серьезно ответил Жан-Пьер.
Представьте себе на минуту, что управляющий «Клариджа» или «Уорлдорф-Астории» предлагает вам поселить у себя в номере стадо бородавочников!
— Вот здорово, — обрадовалась Ли. — А когда ванна потребуется нам самим, мы будем их вынимать.
— Да, уж не забудьте, пожалуйста, — заключил Жан-Пьер, — а то они не любят мыла и горячей воды.
По-моему, подобные разговоры могут происходить только на Корфу. Поднявшись в номер вместе с пресмыкающимися, мы наполнили ванну водой и выпустили черепах. Змеи были оставлены прямо в мешках. Затем мы отправились в самую северную часть острова, в местечко Коулоура, где Джонатан собирался заснять наше «прибытие» на Корфу на каике — бочкообразной, ярко раскрашенной греческой рыбацкой лодке, являющейся неотъемлемой принадлежностью греческого пейзажа.
День выдался умеренно жарким, с прозрачным, словно кристалл, голубым небом. Море было синим и спокойным; только с материка, с отлично видных через пролив коричневых пологих холмов Албании и Греции, едва долетал легкий ветерок. Мы ехали под плотным прохладным балдахином серебристо-зеленых листьев. Неповторимые, словно отпечатки пальцев, кряжистые великаны-оливы с похожими на пемзу, изъеденными временем дуплистыми стволами, будто бесформенные колонны поддерживали высокие кроны. Вынырнув из прохлады оливковых зарослей, мы двинулись по дороге, вьющейся по склонам самой высокой на острове горы — Пантократора. С одной стороны дорога почти отвесно обрывалась вниз к сияющему морю, с другой подпиралась уходящими в небо скалами; там, вверху, среди красновато-коричневых, золотистых и белых уступов мелькали, словно черные стрелы, горные ласточки, строя из грязи и обломков скал свои удивительные гнезда, похожие на половинки бутылок из-под кьянти.
Вскоре мы свернули на крутую, извилистую, ведущую к морю дорогу, обсаженную необычайно высокими темно-зелеными кипарисами, которые были почти такими же почтенными великанами еще в 1935 году, когда я приехал сюда впервые. Отсюда открывался вид на лежавшую внизу, словно крошечный изогнутый лук, гавань Коулоура, на одном конце которой находится, вероятно, самая красивая на Корфу вилла, принадлежащая моим старым друзьям — Памеле и Диснею Воген-Хьюз. На причале в порту стоял наш каик — внушительных размеров шхуна, свежевыкрашенная в белый и голубой цвета.
Пэм и Дисней встретили нас очень тепло — ведь мы не виделись несколько лет. Они любезно позволили нам свалить наше оборудование на лужайке перед их прелестным домом, разрешили поснимать в уютном саду, усердно потчевали всю съемочную группу прохладительными напитками и даже предложили на главную роль свою любимицу — сухопутную черепаху, которую звали Каррузерс. Радушию их не было границ. Захламив лужайку перед домом так, как это делают только киношники, мы, пока операторы готовились к съемке, пошли посмотреть нашу лодку, чтобы проверить ее готовность к морской прогулке. Вот тут-то, к ужасу Джонатана, и произошел срыв.
Начальная сцена в лодке должна была открываться такими словами: «Все мы от рождения награждены даром любознательности. Достаточно взглянуть на ребенка или любого звереныша, и вы убедитесь, что они постоянно открывают для себя что-то новое, они постигают жизнь с помощью всех пяти органов чувств. Происходит это потому, что все мы от природы — первооткрыватели в этом столь сложном и удивительно прекрасном мире. Со временем, когда человек вырастает, он чаще всего теряет интерес к окружающему. Но есть среди нас такие, которые продолжают поиск всю жизнь. Эти люди особенные. Это и есть любители-натуралисты».
Для того чтобы сцена получилась более выразительной, Джонатан решил ввести в нее ребенка, который бы вместе с нами разглядывал выловленных из моря и выпущенных в чан морских созданий. Следуя намеченному плану, он пригласил для съемок дочь хозяина маленького портового кабачка — очаровательную шестилетнюю малышку. Но незадолго до нашего прибытия она совершила какой-то чудовищный проступок (нам так и не удалось выяснить, в чем она провинилась), за который мать сильно ее отшлепала (явление для Греции беспрецедентное). Легко вообразить, какая картина предстала перед нашим взором — сжавшееся в жалостный комочек, не желающее ни с кем разговаривать и даже надеть свой лучший наряд зареванное существо. Напрасно Пэм, Энн и я — все, кто говорил по-гречески, — с помощью лести, уговоров и мольбы пытались подействовать на ребенка. Не помогло даже щедрое обещание Джонатана повысить (несмотря на наш ограниченный бюджет) сумму гонорара с десяти до двадцати драхм.
— Я не могу снимать эту сцену без ребенка, — сказал Джонатан. — Бога ради, Энн, сделайте что-нибудь.
— Ну что я могу сделать? — спросила Энн. — Если ребенок не хочет, никто не сможет его заставить.
— Тогда найдите другого, который захочет, — тут же нашелся Джонатан.
Итак, бедная Энн была откомандирована в ближайшую деревню на поиски юной кинозвезды.
— Вам нужна обязательно девочка или сойдет и мальчик? — спросила она перед уходом.
— Мне все равно, даже если это будет гермафродит, лишь бы не взрослый,
— сердито бросил Джонатан.
В течение следующего получаса, в ожидании возвращения Энн, мы с Ли отправились побродить по мелководью в поисках живого реквизита для съемок — холерических раков-отшельников, занявших ярко раскрашенные пустые раковины брюхоногих моллюсков, самих моллюсков в их собственных домиках, колючих крабов-пауков, на спине которых находится целый лес водорослей и губок, помогающий им скрываться от врагов. При виде такого разнообразия морских существ наш режиссер несколько оттаял, хотя и не до конца, и мы все с нетерпением ожидали возвращения Энн.
Вскоре появилась и она, сияющая, вместе с симпатичным мальчуганом лет десяти. Но едва они вышли из машины, как распахнулась дверь кабачка и на пороге возникла наша малышка в новом платье с улыбкой до ушей.
— Ого, милый, вот это сюрприз, — воскликнула Паула. — Теперь у тебя их даже двое.
— Все бы ничего, да выдержит ли бюджет? — серьезно спросил я Джонатана. В ответ он лишь сверкнул глазами.
