— Обманул, — хохочет внизу Сеит-Косын над моей неудачей.
Свод пещеры настолько низок, что позволяет передвигаться только на четвереньках. Но бесчисленные иглы съеденных филином ежей и мелкие острые косточки песчанок и мышей, покрывающих пол, впиваясь в колени и ладони рук, затрудняют передвижение. Расчистив небольшое пространство, я удобно усаживаюсь в пещере, тщательно исследую остатки съеденных животных. Хорошо заметные скопления однородных костей, шкурок и шерсти позволяют предполагать, что филины питаются в различные годы не одной и той же пищей.
Вот, например, толстый слой игл, черепов и шерсти ежа. Видимо, все лето филин ловил этих животных, выедая мясо и оставляя колючую шкурку или заглатывая куски зверька вместе с иглами. А вот скопление шерсти и костей грызунов, а среди них остатки бесчисленных полевок, песчанок, тушканчиков, изредка и зайцев. Огромна численность грызунов-вредителей, уничтоженных одной парой, вернее семьей, поселившихся здесь филинов. Впрочем, на пустынной территории предгорий никто не занимается земледелием, и грызуны не приносят значительного вреда человеку; нежелательны они здесь, пожалуй, как хранители и передатчики инфекционных заболеваний.
Так, в исследовании пещер и каменных нагромождений, в безуспешной охоте за осторожным филином, после бессонной ночи, проходит интересный, но утомительный день.
У затухающего костра, растянувшись на кусках кошмы и подложив под головы седла, мы с Сеит-Косыном лениво перебрасываемся перед сном короткими фразами. В небе мерцают звезды, пахнет тлеющим кизяком и полынью, в балке кричит филин, а за ближайшим хребтом ему глухо вторит другой.
Ранним утром я проснулся от выстрела. «Дзынь», — резко грянул он над самым ухом, заставив меня подняться на локти. Это стрелял Сеит-Косын, и сейчас, впившись глазами в сумрачную равнину, он перезаряжал винтовку. По прилегающей к хребту степи, окутанной бледным рассветом, поднимая пыль, быстро двигалась группа животных — это были антилопы-сайги. Но не в них Сеит-Косын разрядил винтовку. Недалеко от нас, наискось приближаясь к хребту, скакал какой-то одинокий зверь. «Дзынь», — вновь прозвучал выстрел, и одновременно я понял, что вторым выстрелом мой спутник поранил волка. Через несколько секунд, ковыляя, раненый волк скрылся в ближайшей балке. Вновь зарядив винтовку, Сеит-Косын пошел по следу зверя, а я, плотнее завернувшись в одеяло, продолжал прерванный утренний сон.
Когда я проснулся, уже сильно пригревало солнце, в голубом небе пели бесчисленные жаворонки, а в стороне под небрежной ногой человека время от времени звенел щебень — с противоположного крутого склона балки, направляясь к лагерю, спускался Сеит-Косын. В правой руке он держал за ногу убитого филина.
Через несколько секунд я уже держал в руках ценную добычу. Но Сеит-Косын успел добросовестно выщипать у филина те самые перья с тонким поперечным рисунком, которые, по древним преданиям стариков казахов, приносят счастье владельцу. Я уверен, что эти перья, ускользая от человека, приносят ему огорчение. Когда у меня на коленях лежал убитый филин с ощипанным оперением, несмотря на чудное веселое утро, мне было совсем невесело. Но, безусловно, я был бы счастлив, если бы перья не успели перекочевать с филина за пазуху Сеит-Косыну.
Счастливому человеку всегда хочется сделать что-нибудь приятное огорченному ближнему. Хотелось это сделать и обладателю замечательных перьев.
— Смотри, — обратился он ко мне, показывая лапы филина. — Всю весну быстрый мышь камень ловил — пальцы себе кровь делал. Действительно, на сгибах пальцев филина кровоточили незаживающие ранки. Они образовались от частых ударен о камни во время ловли грызунов среди каменистых россыпей. Так мне в руки попал первый ощипанный филин, а позднее за ним еще три такие же птицы. Расскажу об одной птице, добытой мной несколько лет спустя после случая с Сеит-Косыном.
В ту весну мы с приятелем и русским проводником совершали большой переход на верблюдах по пустыне Кызылкум. Углубившись в пустыню на широте города Кзыл-Орда, мы несколько дней спустя достигли древнего речного русла Джаны-Дарьи и отсюда круто повернули на юго-восток. Однажды в глубине песчаной пустыни я вспугнул и удачным выстрелом убил филина. Добыча филина в этой местности была для меня особенно интересна, и вот по каким причинам.
Мне было хорошо известно, что горные страны, лежащие на востоке от Сырдарьи, населены гималайским филином. В Закас-пии и Бухаре гималайский филин замещается уже другой географической формой — туркменским филином, а на Устюрте и в степях Северо-Западного Казахстана — каспийским филином. Мне было интересно выяснить, какой же филин населяет обширные песчаные пространства пустыни Кызылкум, расположенной как раз между ареалами трех названных географических рас.
Когда после моего выстрела птица упала на песок, первое, что я сделал, — это поспешил защитить ее не только от рук, но и от взгляда нашего проводника. В одно мгновение я был возле филина и завернул его в куртку, вызвав недовольство и недоумение моих спутников. Как и обычно, в полдень мы остановились на дневку, и пока варился обед, я снял с филина шкурку и набил из него тушку, то есть чучело без декоративной позы. Закончив с этим, я тщательно завернул филина в марлевый полог и спрятал его в один из вьючных ящиков. Лучшей упаковки в условиях передвижения на верблюдах невозможно было придумать, и я был вполне спокоен за сохранность птицы. Спустя два месяца я возвратился в Москву и, вскрыв ящик, осторожно развернул филина. Представьте же мое удивление и досаду, когда я увидев что большая часть мелких перьев боков и брюшка птицы оказалась выщипанной.
Много позднее я выяснил, что добытый филин относится к гималайской форме. Как оказалось, он населяет не только горы, но и на сотни километров проникает в прилегающие пустыни.
Теперь мысленно перенесемся в северо-западные казахстанские степи. Есть среди них совсем маленький железнодорожный разъезд Джулдуз, расположенный в 12 километрах от степного городка Акбулака. Во время летних поездок я неоднократно посещал этот тихий уголок нашей Родины и немало побродил по прилегающей к нему плодородной степи. Уж очень хороши эти места для охотника и интересны для натуралиста.
В четверти километра к западу от разъезда степь круто обрывается к широкой речной долине. Глянешь с высоты на луговые просторы, и глазам представятся бесчисленные маленькие и большие, округлые и продолговатые озера, одни из них обрамлены зеленой луговой растительностью, другие — желтыми прошлогодними тростниками. А за ними вдали, блестя на солнце, прихотливо извивается лента воды. Это обмелевшая река Илек с ее песчаными отмелями и косами. На восток от разъезда широко раскинулась холмистая ковыльная степь, и кажется — нет ей конца и края. Глубокие овраги изрезали эту площадь в различных направлениях; вдоль них зеленеют хлебные посевы, темнеют пятнами свежевспаханные земли и бахчи. И если долина Илека — царство всевозможных куликов и уток, то степи — жаворонков, сусликов и степной дичи.
