Мучочо, подстреленные Гендриком и Виллемом, не составили исключения: они лежали вниз животом, массивными, широкими спинами кверху, неподалеку от лагеря.
Между тем среди бушменов распространен обычай: вскочив на спину только что подстреленного носорога, вонзить дротик в его тело, чтобы определить толщину жирового слоя — иначе говоря, ценность животного.
И вот, едва лишь убитый самец осел наземь, как Черныш, не сомневаясь, что опасность уже миновала, выпрыгнул из фургона, подбежал к животному и взобрался ему на спину. Испустив громкий, торжествующий крик, он всадил ассегаи в тушу мучочо на добрый фут, а то и глубже.
И вдруг носорог, в котором еще теплилась жизнь, поднялся на ноги и с Чернышем на спине зашагал по лугу!
Победный крик Черныша мгновенно замер, и вопли совсем другого рода огласили долину. А носорог, в котором жестокая боль от вонзенного в тело дротика, очевидно, пробудила остатки жизненных сил, кружил и кружил по долине, словно оправившись от ран.
Черныш, чтобы иметь точку опоры, изо всех сил ухватился за дротик, глубоко сидевший в теле носорога. Он не спрыгнул наземь из боязни, что носорог способен еще нанести ему страшный удар своим рогом.
Трудно сказать, как удалось бы спастись Чернышу, если бы силы не оставили мучочо. Могучее животное наконец сдало и рухнуло наземь, а Черныш кувырком полетел через его голову и растянулся на земле в нескольких ярдах от животного. Тут он живо вскочил и, не чуя под собой ног, помчался к фургонам, где его встретили взрывом смеха.
Буйволов вскоре разыскали и привели обратно. Мясо теленка было вкусно приготовлено, и охотники в этот вечер наслаждались ужином из носорожины.
Для следующего привала охотники выбрали живописную долину, похожую на ту, в которой они увидели кучку львов, но более обширную и покрытую ковром ярких цветов. Этот прелестный уголок обступили горы, как бы ограждая его от знойных суховеев пустыни. По самой его середине серебристой змеей извивалась речка; тут и там по затонам, где течение было не быстрым, покоились восковидные листья и цветы голубой южноафриканской лилии. Множество обычных для здешней страны деревьев и растений ласкало взгляд своими линиями и красками. На берегах реки охотники увидели поникшие ветви халдейской ивы, а у подножия горы — великолепную акацию с зонтиковидной макушкой и гроздьями золотых цветов, наполнявших воздух ароматом; они увидели восковник, кусты которого были покрыты гроздьями белых, словно восковых, плодов, и благоухающий бусовый куст, из чьих пахучих корней вырезают бусы, которые так нравятся местным красоткам; залюбовались они и медовым кустом, одним из самых красивых растений, усыпанным чашами белых и ярко-розовых цветов; росли здесь и огненно-красные пеларгонии, и ноготки, и звездообразные капские жасмины, — словом, роскошный сад раскинулся в девственной глуши, радуя взгляд и благоухая. Лилось пение многочисленных птиц, и яркие их крылья сверкали среди ветвей; кругом гудели мириады хлопотливых пчел, перелетавших с цветка на цветок.
Был еще не поздний час, когда наш отряд попал в этот прелестный уголок, но он так всем понравился, что было решено остановиться здесь на ночлег раньше обычного.
Облюбовав тенистую олеандровую рощу, раскинувшуюся у берега наподобие наших ив, они вошли в ее сень и разбили лагерь.
Утомленные трудным переходом — им пришлось помогать буйволам одолеть скалистые кручи, — юноши прилегли отдохнуть в прохладе; они вскоре задремали, убаюканные нежным щебетом птиц, жужжанием диких пчел и шумом воды, бурлившей где-то ниже на порогах.
Остались бодрствовать только Клаас и Ян: они не подталкивали своими плечами колеса фургонов и устали не больше обычного, да к тому же они все равно не сомкнули бы здесь глаз: на лугу, неподалеку от привала, видна была пара очень занимательных птиц, которые то и дело высовывали из травы свои черные хохолки и издавали крик, напоминавший карканье вороны.
Размером птицы были невелики — с обычную курицу, — но мальчики знали, что они славятся своим мясом, а это делало их заманчивой дичью, особенно сейчас. Во внешности этих красивых птиц было нечто напоминавшее величавых дроф, да они, собственно говоря, и принадлежали к виду, составляющему связующее звено между дрофами и тетеревами. В Южной Африке их называют «корханы», а в Индии «флориканы».
Но Яна и Клааса сейчас интересовало не это. Особенно Яна. Ему был известен своеобразный способ ловли этих птиц, и ему захотелось во что бы то ни стало показать его сопернику-птицелову. С того самого дня, как Клаас покрыл себя славой, подстрелив антилопу-серну, Ян только и ждал благоприятного случая совершить равный подвиг, но ему долго ничего не попадалось. Теперь эти птички — а они были давними знакомыми Яна — давали ему долгожданную возможность отличиться. Теперь-то он покажет Клаасу, как ловить этих птиц, покажет, будьте покойны, рассуждал Ян сам с собой.
Действительно, вскоре он торжествовал победу, и вот как она ему досталась.
Он начал с того, что выдернул из хвоста своего пони несколько длинных волос и сплел из них силок внушительных размеров. Затем взял у Черныша кнут
— вернее, рукоять кнута. Здесь следует напомнить, что Яна и Черныша связывала многолетняя крепкая дружба, и, разумеется, не кто иной, как Черныш, и научил Яна ловить корханов; следует напомнить и о том, что рукоять кнута у Черныша была не совсем обычной — это была бамбуковая палка восемнадцати футов в длину, более походившая на рыболовную удочку.
На место ремня, который Черныш снял по просьбе мальчика, Ян прикрепил свой силок и, сев на пони, поехал по направлению к долине.
На лице Клааса, наблюдавшего за всеми приготовлениями соперника, было написано полное недоумение, что не ускользнуло от Яна и доставило ему большое удовольствие.
Да, хотя Клаас и не проронил ни слова, но видно было: ему невдомек, что собирается делать Ян.
Подъедет ли Ян прямо к птицам и постарается накрыть их силком? Но они не подпустят его так близко: они, по-видимому, довольно пугливы. Клаас и сам уже пытался подойти к ним на выстрел, но из этого ничего не получилось. Нет, тут кроется что-то другое, корханы так легко в руки не даются.
А Ян помалкивал и ехал вперед. Только покидая привал, он мельком бросил на Клааса задорный взгляд.
Когда между Яном и птицами осталось около сотни ярдов и Клаас уже ждал, что вот-вот сторожкие птицы, как обычно, взлетят в воздух, Ян изменил направление и начал объезжать птиц по спирали, каждый поворот которой приближал его к дичи.
— Эге! — пробормотал Клаас. — Теперь-то мне ясно, куда он клонит.
