Одно из самых неординарных событий в истории живописи произошло в VIII веке в Византии, где едва не уничтожили все иконы после того, как патриархи Церкви заявили, что живопись — это своего рода сотворение кумира и противоречит Божественным заповедям. После горячих споров стороны все же пришли к выводу, что иконы прославляют Господа, причем уже сами краски являются гимном Его величия, поэтому даже сегодня православный иконописец инстинктивно выберет по возможности природные красители.
В моем блокноте осталась пометка: «До знака „Болото“, а потом идти по другой стороне дороги». Я искала студию Айдана Харта, иконописца из Новой Зеландии. В прошлом брат Айдан провел шестнадцать лет послушником в православном монастыре, а потом его благословили на вступление в брак. Он жил в очень отдаленном районе на границе с Уэльсом, и это место как нельзя лучше подходило для работы с натуральными красителями. Айдан не был безоговорочным пуристом, и на его полке рядом с банками, наполненными камнями с берегов сибирских рек и плодами турецких деревьев, вполне мирно соседствовали цинковые белила и другие краски фабричного производства. Однако после долгих лет он убедился, что естественные красители соответствуют не только его пониманию красоты, но и религиозным убеждениям.
Айдан сказал мне замечательные слова, впоследствии ставшие лейтмотивом всех моих путешествий: «Естественные краски не совершенны, и в этом их прелесть». То же самое потом не один раз повторяли мне люди, имеющие дело с красками. Чтобы пояснить свою точку зрения, Айдан высыпал на ладонь немного порошка ультрамарина, изобретенного в XIX веке: «Кристаллы имеют одинаковый размер, а значит, будут слишком равномерно отражать цвет, картина не будет так играть, как если бы вы использовали настоящий природный ультрамарин».
Айдан работает в традиционной манере. Сначала он наносит на доску из ясеня или дуба грунтовку, затем несколько слоев клея, сваренного из кроличьих шкурок, который прежде, чем в него добавят воду, выглядит как тростниковый сахар демерара и отдает зоомагазином, а потом натягивает сверху кусок холста, и если доска вдруг треснет, ее всегда можно будет поменять, не повредив картину. После этого Айдан наносит еще несколько слоев клея и мела и шкурит холст с помощью песка, пока доска не становится белой. В православии считается, что внутри каждого живого существа пребывает свет, и потому иконопись начинается именно со света, который потом проступает сквозь краски и позолоту.
Харт в разговоре со мной подчеркнул, что иконы — это не просто изображение, поскольку цель художника в данном случае не имитировать природу, а воссоздать реальность, то есть показать не то, что вы видите, а то, что есть на самом деле. Именно поэтому фигуры святых часто не влезают в раму, показывая, что здесь нет обычных с нашей точки зрения границ, а здания имеют странную перспективу, и зритель может видеть их и справа, и слева, и сверху, и снизу, поскольку Господь точно так же видит сразу весь мир. Использование природных красителей как нельзя лучше отвечает православному учению, поскольку в православии считается, что человек, как и все сущее, был сотворен чистым, но не совершенным и смысл жизни — реализовать свой потенциал. Некую параллель можно увидеть в том, как художник измельчает камень, чтобы сделать краску и нарисовать ею румянец на щеках святого.
В любой коробке с красками вы также найдете и множество подобных историй, в которых сплетаются священное и мирское, ностальгия по старым добрым временам и новшества, тайны и мифы, — это истории о людях, которых невозможно остановить в их стремлении к прекрасному. Но свое путешествие с палитрой я начну с самого начала, с самых первых красок, и расскажу вам о художниках, которые в один прекрасный день проснулись и обнаружили, что лишились красок. Но не будем забегать вперед: обо всем вы узнаете по порядку.
Цель искусства не только в том, чтобы доставлять удовольствие, оно должно быть взаимосвязано с жизнью, дабы воодушевлять нас.
Сэр Кеннет Кларк
Среди озер Италии в Центральных Альпах есть одна долина, где можно увидеть древние наскальные росписи. Петроглифы Валь-Камоники, которые входят в список всемирного наследия ЮНЕСКО, иллюстрируют жизнь людей эпохи неолита. На некоторых рисунках мы видим оленей с чересчур ветвистыми рогами, слишком худых, чтобы их мясом наесться, на других — фигуры охотников с длинными конечностями, похожими на палочки, а в руках у них копья, тоже похожие на палочки. В одной из пещер на стене вырезана огромная бабочка. В тот же день, что и я, в Валь-Камонику приехала целая толпа немецких школьников, которые выстроились в очередь, чтобы скопировать рисунок пятитысячелетней давности, и мне, к сожалению, не удалось рассмотреть все детали.
Но в более спокойном месте, куда не водили туристов, на темном склоне я обнаружила изображения двухэтажных зданий с островерхими крышами. Их было около пятидесяти штук. И, честно говоря, я не испытывала особого трепета, разглядывая их. Это походило на доисторическую риелторскую компанию или архитектурную мастерскую, хотя, может быть, здесь жили обычные люди, которые вырезали в камне события обыденной жизни. Краски с этих рельефов давным-давно смыли альпийские дожди, но, пока я сидела, пытаясь представить прошлое этого места, мой взгляд упал на небольшой камень, цвет которого отличался от окружавших его булыжников. Камень явно был здесь чужаком. Взяв его в руки, я обнаружила нечто удивительное. Вообще-то моя находка не выглядела многообещающей, просто грязно-коричневый обломок в форме куриного сердца — сужающаяся кверху пирамида с плоским основанием. Однако держать его было чрезвычайно удобно, камешек так и ложился в руку. Мне стало ясно, что передо мной охра из арсенала древнего художника. Я поплевала на верхушку и, стерев грязь, обнаружила, что камень на самом деле темно-желтого цвета, как пожухлое сено. Я нарисовала свой вариант двухэтажного домика, попытавшись его раскрасить охрой, и краска легла идеально, без комочков. Странно было осознавать, что человек, последним державший эту охру в руках, художник, чьи пальцы отпечатались на обломке, умер около пяти тысяч лет назад. Скорее всего он (а может, это была женщина?) выбросил камешек, поскольку стер его почти до конца, а я нашла.
Охра — оксид железа — была самой первой краской. Ее использовали на всех населенных людьми континентах с момента возникновения живописи, и охра стала неотъемлемой частью палитры чуть ли не каждого художника. Античным источником лучших сортов охры был город Синоп на побережье Черного моря, ныне принадлежащий Турции. Охра ценилась так высоко, что ее даже клеймили особой печатью, получившей название «синопской», а саму краску вскоре стали повсеместно называть «синопией». Первые белые колонизаторы называли коренных жителей Северной Америки «краснокожими», поскольку те раскрашивали свои тела охрой для защиты от злых духов и насекомых в летний зной. На горе Бомву-Ридж в Свазиленде (в языке зулусов «бомву» означает «красный») археологи обнаружили рудники, на которых, по крайней мере сорок тысяч лет назад, добывали красные и желтые красители для нательной живописи. Само слово «охра» имеет греческие корни и переводится как «бледно-желтый», но постепенно его стали использовать для обозначения более ярких оттенков, а сегодня охрой называют почти всякий краситель из щелочноземельных элементов, хотя, строго говоря, это природный пигмент, имеющий в своем составе гематит, или железную руду.