Так что, как видите, очень важно уметь различить по поведению животного его настроение и знать, что у него на уме, а потом уже действовать, исходя из этого. Но вот чего никогда нельзя делать — это убегать от нападающей обезьяны или испуганно отшатываться перед ее ложным выпадом (которым они, как правило, стараются устрашить противника), потому что тогда такая обезьяна легко может убедиться в своем большом физическом превосходстве над человеком. А зная это, она впоследствии в каждом случае недовольства будет беззастенчиво им пользоваться.
Именно потому, что шимпанзе в возрасте восьми — одиннадцати лет, достигнув половой зрелости, обладают уже огромной силой и часто делаются агрессивными (учитывая при этом их необычайную ловкость и смекалку), неизменно приходится опасаться того, что они изыщут способ вырваться из заточения. Следовательно, при содержании шимпанзе надо добиваться, чтобы уже с самого начала быть с ними, что называется, «на ты», найти общий язык. Отношения должны постепенно стать самыми доверительными.
Так как же все-таки надо воспитывать обезьяну?
— Я предпочитаю молодых шимпанзе, которые пытаются на меня напасть, — сказал один мой знакомый, хороший знаток человекообразных обезьян, — чем тех, которые боязливо забиваются от меня в угол клетки. Потому что такие обезьянки обычно уже приобрели горький опыт от общения с людьми. А вот карапуз, который смело на меня наступает, тот еще не знает, что я такое собой представляю. Он вскоре поймет, что со мной можно подружиться и кусать меня совершенно не за что. С новичками я поступаю обычно так: сначала кладу корм в клетку и остаюсь сидеть рядом, пока он ест. Постепенно новички становятся все доверчивей и вскоре уже берут корм у меня из рук. А потом дело уже на мази — обезьянки начинают сначала робко, а потом смелей исследовать мои руки, затем лицо. Это должно происходить именно только таким образом: инициатива сближения должна всегда исходить только от них, а не наоборот. Каждая моя попытка погладить их или подержать за руки встречалась бы недоверчиво или вызывала бы даже стремление убежать. В клетку предпочтительно вползать на четвереньках, изображая из себя в некотором роде обезьяну, потому что выпрямившийся во весь рост большущий человек действует на малышей шимпанзе устрашающе. Когда животные уже попривыкнут ко мне, играют со мной или дразнят меня, тогда и я, как бы играя, могу запустить свои пальцы к ним в рот, исследовать зубы, пощупать их руки и ноги, но вначале только во время игры, и еще не скоро наступит тот день, когда они разрешат себя спокойно обследовать всерьез.
Только тогда, когда человекообразная обезьяна разрешит врачу себя обследовать, притом дотрагиваться до болезненных мест и в неудобной для себя позе, можно считать ее по-настоящему ручной. Но именно этого необходимо добиваться, общаясь с молодым шимпанзе, потому что иначе позже, когда он заболеет или поранится, его нельзя будет ни обследовать, ни лечить.
Можно только удивляться, что позволяет с собой делать обезьяна, если только она подружилась с человеком. Я, например, собственноручно вырвал зуб у моей макаки-резус по кличке Рези, и никому не пришлось ее при этом держать, а тем более связывать. Один знакомый рассказывал мне, что крупному самцу-шимпанзе необходимо было удалить очень болезненный зуб. Он расшвырял в стороны четырех служителей, которых позвали, чтобы удержать его в кресле. Своему же служителю он разрешил без малейшего сопротивления удалить больной зуб. А свинохвостый макак даже позволил своему владельцу ампутировать себе гангренозный хвост и героически терпел боль, пока он натягивал кожу на культю и зашивал, не издав ни одного крика и не оказав никакого сопротивления. При этом его не пришлось даже связывать.
Вот и наша маленькая Ула разрешила нам себя обследовать и лечить. Только с лекарствами ничего не получалось: все, что имело неприятный вкус, она и так всегда отвергала, но и сладкие дражированные шарики она не желала глотать, потому что, когда обезьяны болеют, они вообще ничего не едят.
От любой опасности Ула спасается не на деревьях или на шкафах, а кидается к кому-нибудь из нас и быстро взбирается на руки. Если вы хотите, чтобы ваша обезьяна впоследствии от вас не удирала, ей надо предоставить полную возможность резвиться на дереве в вашем саду, что к тому же совершенно необходимо для такого активного животного, которому, требуется постоянное движение, возможность полазать, покачаться, побеситься. Если обезьяна не желает или боится спуститься с дерева на землю, за ней приходится лезть вслед, чтобы ее оттуда достать (хочешь стать воспитателем обезьян — учись лазать). Разумеется, дерево для этой цели надо выбрать предварительно: оно должно стоять особняком, чтобы обезьяна не могла перебраться с него на стоящие рядом деревья. Иначе она быстро сообразит, что при таких условиях ее невозможно будет поймать. Если же обезьяну несколько раз снять с отдельно стоящего дерева, то она вскоре начнет и сама с него спускаться на ваш зов.
Мою макаку-резус Рези в свое время сильно напугал заряд дроби, пущенный в нее из рогатки. Он произвел прямо чудодейственный эффект. И хотя несколько дробин не могли причинить особой боли такой крепкой, малочувствительной зверюшке, тем не менее она в ужасе бросилась ко мне со всех ног. Впоследствии хватало уже только одного вида рогатки, чтобы Рези моментально возвратилась на зов. По-видимому, обезьян приводит в полное недоумение и нагоняет страх то обстоятельство, что человек способен причинить им боль даже тогда, когда они находятся от него на недосягаемом расстоянии. Но если обезьянка добровольно вернулась, то наказывать ее за побег абсолютно неверно. Она никогда не поймет, за что же ее наказывают, — она ведь пришла! Поэтому приходится беглеца, после того как он окажется снова у вас в руках, еще в довершение и нахваливать и ласкать. Даже тогда, когда, кажется, готов лопнуть от злости!
Как часто, между прочим, пренебрегают этим правилом и в воспитании молодых собак!
Весь наш дом Ула рассматривает как игрушечный магазин, в котором она по своему усмотрению может играть любой вещью. Не обходит она своим вниманием и игрушки наших ребят. Наш старший, Ро, каждый раз чуть не плачет, обнаружив, что Ула опять, в который раз, распаковав коробку с игрушечной железной дорогой, растащила отдельные детали по комнатам и не желает отдавать…
Вот, правда, всякие заводные игрушки, которые способны двигаться сами по себе, вызывают неизменный страх у маленького шимпанзе. Зато она подолгу и самозабвенно может играть со спичечным коробком: высыпать из него и снова собирать спички. Поначалу Ула охотно задувала зажженные спички, но только до тех пор, пока не обожглась об одну из них. Она деловито выгребала все кубики из ящика, раскидывала их по всему полу, а затем, с сознанием исполненного долга, усаживалась посреди этого разгрома, прижимая к себе своего любимца — большого плюшевого мишку. Этого уже весьма потрепанного медведя Ула полюбила всей душой: повсюду таскала его за собой, втаскивала с огромным усилием на диван или кресло и усаживалась рядом. А если его отнимали, то с воплями бежала следом.
