направлении. Впрочем, я знал, что какое-то объяснение такому поведению должно быть.
Описав этот случай Джорджу, я вздрогнул от неожиданной мысли — вот она, возможная разгадка! Темный увидел во мне либо хищника-соперника вроде леопарда, либо самца-соперника, вторгшегося на его территорию. А что? При моей симпатии ко львам вполне возможно, что Темный принимал меня за одного из своих собратьев. А вдруг львы видят не только глазами, но и душой и воспринимают меня не как человека, а как львиный дух, облаченный в человеческую плоть? Вот какие вопросы всплыли на той памятной первой встрече с Джорджем.
В ответ на мой рассказ Джордж поведал о своих приключениях, говоривших в пользу вышеупомянутой гипотезы. Не странно ли, например, что львы — потомки его питомцев во втором и третьем поколении, — проведя многие месяцы среди дикой природы, неожиданно являются к нему в лагерь показать свое потомство? Ведь так же происходит и в прайдах — когда львята достигают примерно двух месяцев, мамаша приводит их показать остальным членам прайда.
Первая встреча с Джорджем укрепила во мне веру в существование особых отношений между львом и человеком, о которой я никому прежде не рассказывал. Я говорил, а Джордж милостиво и понимающе кивал. Возможно, он тоже долго страдал от отсутствия собеседника, которому можно было бы откровенно, без опаски, поверить все свои размышления и чувства.
За три дня, прожитых в «Кампи-иа-Симба», мы с Джорджем горячо обсуждали другие ситуации и события, которые упрочивали нашу неколебимую веру во львов и львиный мир. Я, в свою очередь, подумал, что эта встреча была одним из тех редких случаев, когда Джордж поверил, что кто-то искренне разделяет его сопереживание львам. Так возникло наше братство по духу!
В последний вечер, что мы провели вместе, Джордж рассказал, как бы ему хотелось возобновить работы по подготовке львов к возвращению на волю — проект, на который властями был наложен запрет в течение восьми долгих лет. Как раз ко времени нашего визита Департамент охраны природы дал наконец на это разрешение. Уже ночью Джордж предложил мне, по завершении книги, вернуться в Кору и помочь ему в работе над проектом.
— Мне-то уж пора на покой, Гарет, — добавил он, а в глазах его сверкали огоньки. Я чувствовал, что ему хотелось бы узнать обо мне как можно больше, а мне, в свою очередь, ничего так не хотелось, как глубже проникнуть в его чувства, лучше понять, во что он верит.
Мы затронули вопрос, сколь вероятным будет для меня получение разрешения на работу, но решили пока не заострять на этом внимания, ибо я чувствовал, что Джорджу, прежде чем принять окончательное решение, нужно самому убедиться в моем искусстве отношений со львами. Он предложил, чтобы я по прошествии какого-то времени вернулся в Кору и посмотрел, как будут развиваться события.
Глава вторая
Скорбная жатва
В августе 1988 года я снова приехал в Кению и стал свидетелем кризиса, охватившего дикую природу. Я возвращался к Джорджу в Кору как раз тогда, когда сомалийские бандиты особенно свирепствовали по всей Кении, истребляя слонов целыми стадами, в результате чего их поголовье сократилось до невиданного прежде уровня. Природоохранные организации и правительство были всерьез обеспокоены этими непрекращающимися нападениями.
Прибыв в Найроби, я остановился у своих друзей — четы Джо и Симоны Чеффинг, которые с успехом занимались тем, что возили гостей на сафари. Беседуя с Джо — в прошлом профессиональным охотником, свидетелем перемен, достижения страной независимости и введения в 70-е годы запрета на его профессию, — я чувствовал, как переполняло его негодование из-за того, что сомалийцы превратили национальный парк Цаво в самую настоящую бойню. Джо, как и многие другие гиды, устраивавшие сафари, был шокирован уроном, наносимым вооруженными бандами. Происходило не просто истребление наследия дикой природы, но и сильнейшее давление на правительство страны. За прошедшие шесть месяцев в национальном парке Цаво было уничтожено свыше шестисот слонов и, как предполагают, осиротело около трехсот детенышей — беззащитные и растерянные, они легко становятся добычей львов и гиен. Устроители сафари и борцы за защиту природы говорили о целых кладбищах слоновьих скелетов, лишенных бивней, по обочинам грязных дорог Цаво — эти факты заставляли предположить, что в кровавом преступлении серьезно замешаны чиновники администрации парка: кто же еще мог получить такой легкий доступ сюда?!
За семнадцать лет поголовье слонов Цаво сократилось с 17 487 голов до 4337, то есть на три четверти. Шифта — так кенийцы называют сомалийских бандитов и браконьеров — устраивала засады у водопоев или вслепую стреляла по стадам; так что трагедия, переживаемая этими животными, сопоставима с почти полным истреблением североамериканских бизонов или варварским промыслом китов в Мировом океане. Кроме того, во всем этом был политический оттенок: сомалийцы не собирались отступаться от претензий на исторические земли северо-восточной Кении. Они по-прежнему убеждены, что произвольно прочерченные по карте Африки в колониальную эпоху границы отрезали их от законных территорий и проживающих там соотечественников. Некоторые кенийцы смиренно соглашаются с этим, но люди племени боран рассуждают иначе и готовы поведать вам о том, сколь хитроумным способом сомалийцы оттяпали у кенийцев их исконные земли.
Много лет назад, гласит история, рассказанная людьми из племени боран, некий сомалиец, умирая от жажды, перешел границу Кении и попросил разрешения напиться из источника. Отказать ему, разумеется, не могли; набравшись сил, он спросил, можно ли ему привести сюда жену; потом — можно ли пригнать верблюдов и прочий скот, и в этом ему тоже не было отказано; в конце концов он добился разрешения привести сюда всю семью и родню. В итоге сомалийцев стало столько, что они уже сами потребовали от племени боран покинуть исконные места его проживания. Отсюда, заключают люди из племени боран, — претензии сомалийцев на северо-восточную Кению.
Впрочем, сегодня сомалийцы со своим бандитизмом — больной вопрос не только для Кении. Буквально за несколько лет они проникли в Танзанию и достигли даже северного Мозамбика — это в тысяче миль от их родной земли, — истребляя на своем пути слонов.
Та же история приключилась и с черными носорогами. Из 3500 этих животных, обитавших когда-то в Кении, ныне осталось едва ли 600; почти все они живут на огражденных и защищаемых — пусть и недостаточно надежно — антибраконьерскими бригадами территориях, находящихся в частном владении. Рассказ Джо поверг меня в уныние — если уж такие знаменитые парки, как
