Я про себя посмеялся над таким странным представлением об Америке. Но тут же вспомнил, что и у моих земляков в Европе, да и у американцев, подобное же ребяческое представление об Африке. Они искренне верят в то, что их там повсюду подстерегают опасности в виде львов, ядовитых змей, сонной болезни и «диких лесных жителей». В конце концов, они черпают эти сведения об Африке из фильмов и книг о «Черном континенте», подобных тем, из которых африканцы выносят свое суждение о Соединенных Штатах.
Что ждет животных в Конго?
Что будет с национальными парками? — Незаметный герой. — Задохнулись в газовых долинах. — Приедут ли солдаты сегодня ночью? — Побег через границу. — Умеют ли носороги плавать? — Де Лейн убит. — Министр Гизенги во Франкфурте.
Я лежу в трусах на траве под палящим экваториальным солнцем и дремлю. Снизу, с реки, доносится глухой рев бегемотов. Кустики травы скрывают меня сверху от глаз постояльцев туристской гостиницы «Мвейа», построенной в Национальном парке королевы Елизаветы — этом огромном заповеднике Уганды. Пока он еще находится в ведении англичан.
С одиннадцати до двух часов мне действительно не остается ничего лучшего, как здесь, на высоте девятисот метров, поджариваться под палящим солнцем. За слонами, кафрскими буйволами и львами в это время наблюдать неинтересно: они сонно стоят в тени немногочисленных деревьев. Если бы я сейчас вздумал снять огромного слона, одиноко стоящего вон там, передо мной, на полуострове, то на фотографиях он вышел бы с абсолютно черными ногами и ослепительно блестящей спиной, потому что солнечный свет падает на него совершенно отвесно. Так что мне только и остается скользить взором по сверкающей поверхности озера Эдуард и изучать расплывчатые очертания противоположного берега, принадлежащего уже Республике Конго. Я сильно прищуриваюсь: так я вижу и яснее и дальше.
Там, напротив, находится Исанга, где я вместе с Михаэлем снимал фильм «Нет места диким животным». Там Семлики-Нил вытекает из озера Эдуард. Тысячи черно-белых бакланов купаются в его водах, тысячи пеликанов по вечерам, вытянувшись в небе длинными цепочками, улетают в горы. Герой нашего фильма Кибоко, этот мощный бегемот-самец, в это время дня лежит, наверное, как и я, на берегу, греясь на солнце, в кругу своих жен и детей.
А лежит ли он еще там? Что стало с нашими подопечными из прежнего Бельгийского Конго? Тревожные мысли теснят друг друга.
Нам тогда удалось снять тяжело раненную слониху, которая на трех ногах еле притащилась к озеру, чтобы облегчить в воде невыносимую режущую боль. Молчаливая смерть этого животного в волнах озера тысячекратно повторилась затем на экранах кинотеатров и наполнила жалостью сердца миллионов людей во всех странах мира к последним диким животным Африки.
Сейчас, в короткий засушливый период, воздух Центральной Африки сиз от дыма бесчисленных степных пожаров. Словно бледные тени, вырисовываются над озером вершины огромных вулканов. На одном из них, на высоте тысяча метров, можно найти одинокую могилу американского исследователя Карла Эйкли, погибшего более тридцати лет тому назад. Это он впервые заменил неуклюжие, застывшие чучела животных в биологических музеях поразительно похожими на живых зверей экспонатами, выставленными в витринах, изображающих свойственный данному виду ландшафт. Его знаменитые группы животных в Естественноисторическом музее Нью-Йорка, созданные глазами художника и талантом препаратора, до сих пор копируются для всех зоологических коллекций мира.
Карл Эйкли в составе нескольких экспедиций вдоль и поперек обследовал территорию по ту сторону озера Эдуард, принадлежавшую прежде Бельгии; он проник в местность, населенную горными гориллами, и уговорил бельгийского короля Альберта создать там в 1929 году Национальный парк. Этот замечательный Национальный парк, названный именем короля Альберта, имеет длину триста и ширину пятьдесят километров. На его территории находятся обширные равнины, девственные леса и степи, покрытые снегами горы Рувензори, Семлики-Нил, горячие ключи и озеро Эдуард.
В Африке то здесь, то там встречаются одинокие могилы. Эти могильные холмы напоминают о людях — старых и молодых, отдавших свою жизнь за то, чтобы сохранить для потомков свидетелей нетронутой природы — львов, слонов, жирафов, носорогов, леопардов. Такие же люди и сейчас живут и работают в Африке как исследователи или лесничие в национальных парках и заповедниках. Их едва ли наберется около сотни; это британцы, буры, бельгийцы, французы, африканцы, а также несколько немцев. Всех их сегодня волнует один и тот же вопрос: африканские страны одна за другой становятся независимыми государствами; не погибнут ли в путанице политических переворотов так старательно оберегаемые ими заповеданные места? Захотят ли новые хозяева и в дальнейшем охранять последних вымирающих животных своей родины? Или они, так же как в прежние времена и мы, европейцы, будут видеть в них только губителей своих насаждений или объекты для кровавой охоты? По всей вероятности, школы, дороги, фабрики, машины, армии и самолеты будут для них важнее, чем страусы, газели и стаи фламинго. Лесничие-европейцы уже начинают потихоньку подыскивать себе место смотрителя бензоколонки в Австралии или лесника в Канаде.
Людям, подобным мне, совершенно необходимо знать, что же сталось теперь со всем тем, что с таким трудом было достигнуто нами.
Поэтому-то меня так и тянет на конголезскую сторону озера Эдуард, которое в четыре раза больше нашего Баденского озера в Европе.
В Судане, например, ставшем самостоятельным в 1955 году, дела пошли гораздо лучше, чем мы могли ожидать. Там повели самую решительную борьбу с браконьерством. В то время как прежде браконьеры постоянно вторгались в пределы заповедных областей Конго, теперь, когда суданцы сами управляют своим государством, это совершенно прекратилось.
Прошлым летом у меня во Франкфурте несколько дней гостил господин Медани, африканский чиновник по делам охраны природы при новом суданском правительстве. Он жаловался, что у них не хватает денег для охраны, а также образованных местных специалистов.
Вот и там, напротив, в конголезском Парке Альберта (который, кстати, теперь переименовали в Киву-парк), после того как бельгийцы 1 июля 1960 года покинули страну, произошли неожиданные перемены.
Мой друг, профессор Виктор ван Штрелен из Брюсселя, руководитель всех национальных парков в прежнем Бельгийском Конго, в течение многих лет жаловался, что из Парка Альберта невозможно изгнать стада домашнего скота, принадлежащие племени ватусси. Эти ватусси из соседней Руанды — независимое скотоводческое племя. Они держат огромные стада домашнего скота, но отнюдь не за тем, чтобы его резать или доить, а лишь в знак своего богатства и могущества. Это привело к тому, что все принадлежащие им земли от чрезмерного выпаса очень скоро превратились в вытоптанные, голые пустыни.
Вот эти-то ватусси, родичи наших масаи в Серенгети, постоянно пасут свой скот на территории Киву-парка, и именно в той гористой местности, которая служит последним пристанищем редчайшим животным — горным гориллам. Хотя сами ватусси не охотятся за гориллами, но их скот губит лесную и кустарниковую растительность, столь необходимую для нормального существования этих огромных человекообразных обезьян.
Профессору ван Штрелену никак не удавалось добиться от бельгийских властей, чтобы они приняли какие-либо решительные меры для спасения заповедника.
Таким образом, стада ватусси беспрепятственно проникали все дальше на территорию знаменитого Киву-парка, лишая горных горилл последней возможности выжить. Весной 1959 года в большинстве специальных газет мира появился отчаянный призыв о помощи профессора ван Штрелена.
