После устройства колонн принялись за барельефы[532]: «когда положено было основание новому зданию по плану архитектора Монферана (в 1820 году), в городе носились слухи, что храм будет кончен постройкою в течение 50 лет, и потому не многие из свидетелей заложения надеялись увидеть его. Но слухи оказались не справедливыми, и мы в истекшем году уже увидели знамение спасения на маковке созидаемого купола (т.-е. крест) и в текущем 1840 году увидели вчерне все здание, т.-е. всю наружность собора. Удивляясь великолепию здания в рисунках и моделях, мы никак не можем вообразить себе того величия, в котором храм сей представляется теперь по снятию лесов с верхней части здания. Знаменитые храмы св. Петра в Риме и св. Павла в Лондоне удивляют огромностью, высотою, красотою формы, и, по справедливости, поставляются в числе чудес искусства. Исаакиевский собор хотя уступает несколько римскому и лондонскому храмам в огромности, но в красоте форм и в величии целого стоит на-ряду с ними, а в богатстве материалов далеко их превосходит. В нашем соборе целые горы гранита, приняв щегольские формы колонн лучших времен Греции, укрепляют 4 фронтона и башни, и это, так сказать, удивительное собрание монолитов есть первое чудо в свете: до сих пор на земном шаре нет здания, украшенного таким множеством монолитов и такого огромного размера. И с каким искусством поместил их г. Монферан! С какою легкостью и удобством поднял он эти громады на высоту! Таких работ не видывала Европа! Не менее достойны удивления внутренние своды и свод главного купола из чугуна. Одним словом, все в этом храме гигантское, служащее эмблематическим изображением нашего отечества. В исполнении видим силу России, в материалах ее богатство, в формах изящество нашей образованности (нельзя не подчеркнуть этой фразы, в которой весь ужас положения выясняется с невероятною резкостью— ведь это определение относится к России Александра I и Николая I, к России военных поселений, крепостного права, произвола и гнета без конца!) Фронтоны будут украшены барельефами исполинского размера. Один барельеф, изображающий Воскресение Господне, уже кончен знаменитым парижским (разве своих не нашлось?) скульптором Лемером, нарочно вызванным для сего из Парижа. Это вполне совершенство искусства! Фигура Спасителя, божественный лик его, фигуры воинов, их позы, ужас, изображающийся на их лицах, фигура ангела — все это отделано с величайшею тонкостью, отчетливостью и одушевлением. Воззрение на это чудное произведение искусства трогает душу и проливает в нее благоговение к таинствам веры. Для трех других барельефов назначен конкурс — от создания мира ни одно великое предприятие не было исполнено без того, чтоб зависть не прошипела над гениальною головою. Мы душевно убеждены, что Исаакиевскому собору невозможно было дать лучшего и приличнейшего вида, какой ему дан ныне, по плану г. Монферана. Странно было бы следовать моде и пускаться в готизм или византизм в городе новом, в котором все здания носят на себе характер новой эпохи в искусствах и даже новых потребностей общественной жизни. Архитектура Византийская и Готическая могут быть приличны в древней Москве, в виду кремля, но в Петербурге только правильная архитектура греческая и щегольство эпохи возрождения искусств (de la ranaissance) могут иметь место. Это постигли великие художники, которым Петербург обязан лучшими своими украшениями: Кокорин (строитель Академии Художеств), граф Растрелли (строитель Зимнего дворца и других зданий) и Гваренги (строитель Ассигнационного банка, английской церкви на набережной и т. п.). Чуждые всем посторонним отношениям и руководствуясь одною честною любовью к изящному, мы душевно убеждены, что им г. Монферана должно стоять с сими знаменитыми художниками. Все беспристрастные ценители художеств поставят наш Исаакиевский собор на-ряду с церковью св. Петра в Риме и церковью с в. Павла в Лондоне, т.-е. почитают его равным с лучшими произведениями нового искусства!»
Последние строки очень интересны, так как они показывают, что против Монферана велась весьма серьезная кампания, когда «Северная Пчела» должна была так восстать на его защиту!
В 1841—42 годах освободился от лесов главный купол Исаакиевского собора, и мы читаем следующие строки:[533] «Самый купол, крытый вызолоченною бронзою, поразителен по богатству и изящности, не имеющим себе подобных. Вышина его такова, что виден за сорок верст в окружности и из Кронштадта виднеется, как светящийся маяк, указывающий путь многочисленным судам, летящим к столице. В бессолнечную погоду его яйцеобразная масса чистого золота обрисовывается светом на лазури; она являет разительную противоположность с строгим цветом бронзовых украшений, с мраморными стенами и со 104 гранитными колоннами этого величественного здания. В прелестную петербургскую ночь, когда весь город представляет лишь неопределенные и темные очерки, едва обрисовывающиеся, купол нового собора не темнеет, но блистает необыкновенным светом!»
В 1844 году[534] — главные предметы, обращающие на себя внимание на выставке Академии Художеств — картоны пли эскизы образов, которыми украшен будет Исаакиевский собор, а 27 мая 1847 года[535] «было чрезвычайное стечение парода у новостроящейся церкви Исаакия, чтобы послушать пробу колоколов. Они сильны, звучны, но с высоты, когда этот великолепный памятник нашей эпохи будет отстроен, святой голос их будет без всякого сомнения величественнее». —1848 года 18 мая писали: «На прошлой неделе приступили к поднятию и постановке на пьедесталы, устроенные над фронтонами собора, колоссальных бронзовых статуй, изображающих св. апостолов»,[536] и наконец 21 октября 1857 года[537] «петербургский старожил, с удовольствием, какого не поймут молодые люди, берется за перо, чтоб сообщить о новости, которая непременно будет приятна всем жителям Петербурга и, конечно, порадует иногородних, бывших в нашей прекрасной столице. По снесении временных деревянных строений и заборов, окружавших Исаакиевский собор, открыто сообщение по Исаакиевской площади, сначала между собором и зданием военного министерства, а потом и с южной стороны, из Малой Морской улицы в Почтамтскую, — сообщение, бывшее прерванным лет 30 и нынешнему поколению неведомое. Кажется, эта часть города пробудилась, вздохнула свободно. Вид с угла Малой Морской восхитительный! Прямо представляется теряющаяся вдали Почтамтская улица, по левой руке временные строения вокруг строящегося на площади монумента, вправо великолепный собор с своими исполинскими колоннами, с невообразимо величественными бронзовыми воротами, готовыми развернуться для принятия православных внутрь храма, живого памятника благочестия и любви к святыне великих царей наших!»
