— Ну вот, — обратился я к Ватрену, — вы еще не знаете, умеет ли он приносить, но уже знаете, что уносить он умеет.
Догнавшая нас женщина упорствовала в своем стремлении преследовать Причарда.
— Ох, милая моя, — возразил я ей, — думаю, вы только напрасно потеряете время: когда вы настигнете Причарда, если вы вообще его настигнете, отбивная, вероятно, будет уже далеко.
— Вы так думаете? — спросила женщина (опершись на свою метлу, она старалась отдышаться).
— Я в этом уверен.
— Ну, так можете гордиться тем, что кормите отъявленного вора.
— Сегодня утром, милая моя, вы его кормите, а вовсе не я.
— То есть… это я, это я… это господин Корреж… Да, но что же он скажет, господин Корреж?
— Он скажет то же самое, что Мишель: «Похоже, Причард любит мясо с кровью».
— Да, но он будет недоволен, и все это свалится на меня.
— Послушайте, я постараюсь заранее сказать ему, что поведу его с собой завтракать на виллу Медичи.
— Все равно, если он станет продолжать в том же духе, ваш пес, с ним приключится несчастье… я только это вам и скажу: с ним случится беда.
И она простерла свою метлу в том направлении, где скрылся Причард.
Как видите, это было настоящее предсказание ведьмы: даже метла была на месте.
Мы остались стоять на Пекском мосту; Мишель, Ватрен и я смотрели вслед исчезнувшему Причарду, служанка жестом проклятия простирала в том же направлении метлу.
Если бы какому-нибудь художнику когда-нибудь пришла в голову мысль почерпнуть сюжет для своей картины в том повествовании, какое я имею честь предложить вам, я думаю, он должен был бы выбрать как раз этот момент.
На первом плане оказались бы живописно сгруппированные четыре персонажа; вдали — убегающий Причард с отбивной в пасти (ведь надо будет показать Причарда, чтобы сцена стала понятной) и, наконец, в самой глубине, на горизонте, прекрасный город Сен-Жермен, построенный амфитеатром и прежде всего являющий глазам путешественника лучшее, что он может предложить: павильон, где разрешилась от бремени Анна Австрийская, и окно, через которое сияющий Людовик XIII показал народу своего сына — Людовика XIV.
К Ватрену первому вернулся дар речи.
— Ах, нигедяй! Ах, нигедяй! — повторял он.
— Дорогой Ватрен, — сказал я ему, — думаю на сегодня наша охота закончена.
— Почему это? — спросил Мишель.
— Да потому что мы собирались охотиться с Причардом, но, раз у нас больше нет Причарда…
— Значит, вы считаете, что Причард не вернется?
— Конечно, Мишель: сужу о нем по себе и точно знаю, что на его месте я не вернулся бы.
— Вы не знаете Причарда: это наглец.
— Итак, Мишель, ваше мнение?
— Спокойно отправляемся к господину Ватрену, съедим у него по куску хлеба с сыром, выпьем по стаканчику вина, и через десять минут вы почувствуете, как хвост Причарда хлещет вас по икрам.
— Согласны? — спросил меня Ватрен. — Моя жена вчера как раз зажарила кусок телятины, и у меня есть легкое вино из Луаре — это, видите ли, родина моей жены. Вино из Луаре вам понравится… Я помню, что вы любите телятину.
— Вы знали меня еще юным, милый мой Ватрен, так что я не смог бы утаить от вас ни одного из своих недостатков. Но как быть с Коррежем?
— Мы прихватим его по пути; где хватит для двоих, там и третьему найдется.
— Да, но в таком случае нас уже четверо!
— Ну, а куры на что? Вы думаете, у них задница зашита? Мы приготовим яичницу.
— Идет, Ватрен, я дарю себе день свободы; согласен на вино из Луаре, телятину и яичницу.
— Не говоря уж о хорошей чашке кофе. И молоко попробуете.
— Хорошо, Ватрен, идем.
— Пойдем!.. Ну, Причард, нигедяй!
— Что еще случилось?
— У меня из-за него трубка погасла! Еще один такой воспитанник, как он, и — слово Ватрена — я совсем одурел бы от них обоих.
Ватрен, достав кремень и трут, высек огонь, снова раскурил трубку, и мы тронулись в путь.
Не успели мы пройти и двадцати шагов, как Мишель тронул меня за локоть.
Я посмотрел на него: он сделал мне знак оглянуться.
Причард наполовину высунулся из-за угла стены, за которой он прятался.
Он смотрел, что мы делаем и, вероятно, пытался отгадать наши мысли.
— Не показывайте, что заметили его, — посоветовал Мишель, — и он последует за нами.
Я притворился, что не вижу Причарда, и он в самом деле последовал за нами.
На станции Везине к нашей компании присоединился Корреж.
Хотите, милые читатели, взглянуть на прекрасного гребца и познакомиться со славным малым? Возьмите на Сен-Жерменской железной дороге билет до Везине и на станции спросите Коррежа.
Славный малый, он — я вам могу в этом поручиться — предоставит себя в полное ваше распоряжение.
Прекрасный гребец, он поднимется с вами по Сене до Сен-Клу, а если вы его уговорите — до самого Парижа.
Мы пришли к Ватрену. Перед тем как войти, я обернулся и увидел Причарда, благоразумно державшегося на расстоянии в две сотни шагов.
Я знáком выразил Мишелю свое удовлетворение, и мы вошли в дом.
— Жена, — позвал Ватрен, — завтракать!
Госпожа Ватрен испуганно взглянула на нас.
— Ах, Боже мой! — произнесла она.
— Ну, что?.. — продолжал Ватрен. — Нас четверо? Так неси четыре бутылки вина, яичницу из двенадцати яиц, кусок телятины, чашку кофе каждому, и все будет чудесно.
Госпожа Ватрен вздохнула; дело было не в том, что этой превосходной женщине нас показалось слишком много, просто она боялась, что у нее не хватит еды.
— Ну-ну, вздыхать будем завтра! — сказал Ватрен. — Живо накрывай на стол! Мы торопимся.
Стол был в один миг накрыт, и на нем выстроились четыре бутылки вина из Луаре.
Послышалось шипение масла в сковородке.
— Попробуйте-ка это вино, — предложил Ватрен, наливая мне полный стакан.
— Ватрен, Ватрен, — ответил я ему, — что это вы делаете, черт возьми?
— Да, правда, я и забыл, что в этом вы похожи на генерала: он не пил ничего, кроме воды; иногда, случайно, когда очень уж разойдется, выпивал стакан разбавленного вина; тем не менее, один раз мой отец дал ему стакан чистого вина; смотрите, вот он, этот позолоченный стакан, стоит на камине. Господин Корреж, вы еще не видели этот стакан, не правда ли? Так вот, это стакан генерала. Бедный генерал!
Затем, повернувшись ко мне, Ватрен продолжал:
— Ах, если бы он видел, как вы пишете книги и как вы стреляете, он был бы очень доволен.
Теперь настал мой черед вздохнуть.
— Ну вот, я сделал глупость, — сказал Ватрен. — Я же знаю, как на вас действует, когда я говорю о генерале; но, как хотите, а я не могу не говорить о нем. Это был человек… Проклятье!.. Так! Вот моя трубка и разбилась.
