Бродячие собаки - Жигалов Сергей Александрович

— Что горит, где горит? — открывая дверь, зашумел Колобок и осекся, увидев незнакомых молчаливых людей.

— Вот Валерий Иванович, ваш бывший пациент, — показал главврач на Веньку, — вспомнил, как вы говорили что-то о методах оживления замерзших немцев во время войны.

— Егоров? Я вас сразу не признал. — Колобок кивнул Веньке.

— Да, было такое. А что собственно?…

— К нам поступил мальчик в очень тяжелом состоянии. Обморожение конечностей. Общее переохлаждение тела. В общем, очень тяжелый. Вот его сынишка, — главврач показал Колобку на егеря.

Пока главврач говорил, Колобок наконец-то понял, что перед ним сидит в кресле за столиком живой губернатор. Застегнул халат, подобрал живот.

— В сорок втором году гитлеровские врачи получили задание научиться оживлять летчиков и моряков, долгое время пробывших в ледяной воде, — четко заговорил Колобок. — Их сбивали над Северным Ледовитым океаном. Тогда в фашистских лагерях смерти врачи службы СС погружали пленных в ванны с битым льдом… В общем, они тогда пришли к выводу, что вернуть замерзшего человека к жизни способны лишь проститутки. То есть тепло женского тела…

— А вы не пробовали этот способ? — Эн подошел к Колобку вплотную, уперся взглядом в лицо.

— Это еще когда в ординатуре. В библиотеке читал. Не пробовал, — заморгал врач.

— Я хочу посмотреть на мальчика, — сказал Эн. — Виктор Александрович, ты подожди, я схожу.

— Я тоже взгляну, — бесцветно отозвался губернатор и встал.

Главврач в замешательстве переводил глаза с губернатора на егеря.

— Вы, может, здесь подождете? — спросил главврач егеря и, сам поняв нелепость вопроса, сказал в селектор: — Мы с гостями идем в реанимацию, Анна Ивановна, слышите? Приготовьте два… три халата.

— Где я их возьму?… Есть вон, они все в хлорке.

— Новые! — рявкнул главврач и клюнул кнопку выключателя. — Пальто, куртку снимите, пожалуйста, здесь. Можно прямо на кресло. А вы… — Он оглядел Венькин комбинезон. Стащил с себя халат. — Оденьте.

Потом мигнул доктору, дожидавшемуся в приемной, и тот трусцой побежал по коридору впереди делегации.

Когда они вошли в реанимационную палату, у крайней справа от двери кровати суетились медсестра и добежавший трусцой врач.

Венька сразу узнал грязнобелые стены. Тумбочки с оббитыми углами. Синенькие кровати с никелированными спинками. Больные, лежавшие в палате, повернули к вошедшим головы. Один обросший седой щетиной старик, другой, худой, как скелет, парень с огромными черными глазами. Вовкиного лица от порога егерь не рассмотрел. Оно сливалось с белой подушкой. В тускловатом свете казалось, на кровати лежит неживой белый сверток. От колбы на стойке к нему тянулась трубка, какие-то проводки.

Егерь подошел ближе и увидел такой знакомый шрам-птичку на ребячьей щеке.

«Живой, — обрадовался он. Там, в кабинете, приезд Эн и губернатора как-то приуменьшали, гасили его тревогу. Здесь же при виде сына сжалось сердце. — Камуфляжья Лапа к нему приходил» — мелькнула напугавшая мысль.

— Ну как он? — спросил главврач.

— Пока без изменений, — все еще тяжело дыша после бега, в несколько приемов выговорил доктор. — Сердце не справляется…

— Ну а если попробовать то, о чем говорили вы? — Эн повернулся к Колобку.

— Не знаю прямо. Это в теории. — Он вопросительно поглядел на главврача. Тот перевел взгляд на губернатора. — Виктор Александрович?

— Я чего вам. Вы спецы, вам решать. — Добрячок-боровичок вмиг ощетинился. — Лишь бы на кого ответственность перевалить. На крайняк не у меня, а у отца спрашивайте.

— Зовите жену, — приказал Веньке Эн.

— Ее тут нет. — Егеря окатила новая волна страха: «Я тогда тут выкарабкался, он за тебя расплачивается своей жизнью, — пискнул над ухом знакомый комарик. — Отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина…»

— Тогда кого-нибудь из персонала. — Эн поднял глаза на главврача, и тому опять показалось, что он стоит на тонком, потрескивающем льду, и во все стороны разбегаются трещины.

— Может, Любашу позвать? — шепотом подсказал Колобок.

— Да, позовите ее, — как за брошенную на этот самый лед доску ухватился главврач. — Срочно ее!

— Она ушла уже, — сказала возившаяся у кровати медсестра.

— Никуда я не ушла.

Все в палате разом обернулись. На пороге стояла молодая крутобедрая женщина с мальчишечьей стрижкой и смелыми серыми глазами.

— Любовь… э-э, Валерий Иванович вам объяснит ситуацию, — не сразу нашелся главврач.

— Ну, да. Как премию выдают, про Любашу забывают, а как за кого отдежурить, так сразу Любаша, — засмеялась медсестра.

— Любовь э-э-э, в общем, Люба, в связи с критической ситуацией нужно, э-э-э, обогреть одного больного.

— Эт что-то новенькое… — Любаша задорно оглядела присутствующих, задержала взгляд на губернаторе. — Из этих кого?

— Ты язычок-то свой придержи, — одернул ее Колобок, обернулся к главврачу. — Можно, Виктор Никитович, я объясню.

— Ну да, конечно.

— А чего мне его придерживать, я девушка свободная, могу и обогреть, был бы человек хороший.

— Люба, вон мальчик лежит с переохлаждением, — сказал Колобок. — Сердце не справляется. Его нужно отогреть. Лечь в постель и отогреть. Женское тело… Сделаешь?

— Да влегкую. — Она нагнулась к Вовкиной кровати. — Бедненький птенчик, мой хороший. Закутали его всего кроху, — приговаривала, а сама поворачивала бессильное Вовкино тельце. В глаза егерю била эта белизна ваты, марли. — Замотали, закрутили моего малышечку бедненького. Щас мы с тобой, желанненький мой, согреемся.

Поочередно сковырнула с ног туфлешки. Одним движением смахнула халат. Присутствующие в палате мужчины вытаращили глаза. Белые лопатки перечеркивала полоска бюстгалтера. Широкий зад туго обтянут черным шелком.

— Любаша! — крикнул Колобок.

— Тридцать один год Любаша. — Она завела руку к лопаткам, и освобожденно дрогнувшие груди выпрыгнули из заточения.

— Все, бесплатный стриптиз окончен. — Девушка по-домашнему присела на край кровати, на глазах изумленных мужчин свела ноги вместе, закинула их в кровать: — Щас мы с малышонком согреемся. Бедненький мой.

— Почему бесплатный, — раздался в тишине голос Эн. — Если вы поможете мальчику выжить, я выделю вам премию в десять тысяч.

— Зеленых, — быстро и весело выговорил губернатор.

— Да я имел в виду десять тысяч долларов, — подтвердил Эн.

— Мне столько много не надо, — не оборачиваясь, со смешком отозвалась Любаша, бережно прижимая к груди вялое тельце мальчонки.

Глава двадцатая

Подкрылок бросил в сани одеревеневший на морозе труп Найды, притрусил сверху соломой. Ударил вожжей лошадь:

— Но-о, волчья сыть, травяной мешок! — Он был в отличном настроении. Больничный завхоз за бутылку спирта попросил снять шкуру. Вид мертвой собаки в санях доставлял ему удовольствие: «Брезговала со мной коров пасти… чуть не загрызла со своей стаей, а теперь вот безрукавку из тебя сошьют…»

Чужая смерть всегда вызывала в нем радость и успокоение. Как теплую кровь из кружки, Подкрылок смаковал чужую смерть.

Он прихлопнул вожжей, на лошадином крупе проступила пыльная полоска.

«Взять хоть этого Генералова. Одна фамилия чего стоит! Скоко раз на меня вилами намирался: «Я русский офицер, русский офицер!» Доофицерился, а я живой… А может, завхозу шкуру не отдавать? Выделать да в город новорусским за волчью толкнуть, долларов за сто, а то и за триста. Белую лапу золой зачернить…»

Но судьба и на этот раз криво усмехнулась над Подкрылком. Усмешка явилась перед ним в облике Сильвера.

Зеленый «Запорожец» обогнал Подкрылка, встал поперек дороги перед лошадиной мордой.

— Где Найда? — сходу потянулся флибустьер за тремястами долларами.

— А я откуда знаю? Ты бы не попался навстречу, не знал бы, и ты где. — Подкрылок прилег на солому, прикрывая собой собаку.

— Сказали, ты взял. — Сильвер покачивался на костылях. — Вовка как очнется, сразу спросит, где Найда. Я бы ему ее.