Но это была не Истина.
Иванов неправильно воспринял озарение.
Это была констатация.
Он поддел бросившуюся к нему суку носком ботинка, и жалобно визжащая мелочь, дважды перевернувшись в воздухе, брякнулась в гущу боярышника.
В стае никто не шелохнулся, а под шерстью Зверя пробежала новая волна нервной дрожи.
— Фас! — скомандовал Николай. — Взять их всех! Фас!!
Зверь привстал и подобрался.
Привстала, как один, и подобралась стая.
— Фас! Фас!..
Его крик разнесся в полумраке госпиталя, и на кухне бабы переглянулись. Они уже собрали ведро объедков. Остались сущие пустяки — надкусанные корки хлеба.
— Фас! — в последний раз крикнул Иванов и почему-то решил, что собаки, как люди, готовы пойти за лидером, за тем, кто поднимет в атаку.
Но собаки не люди. Они живут по иным законам и даже самая преданная из них имеет собственный кодекс собачьей чести.
Последнее время Иванов в него не вписывался.
Он бросился на стаю, беспорядочными круговыми движениями палки пытаясь достать всех сразу… Глупое решение. Первый ряд расступился, пропуская человека внутрь крута. Иванов не понял, что сам полез в капкан. Впрочем, он крепко рассчитывал на Зверя.
И действительно, Зверь подобрался для прыжка, и тут перед ним возник хромоногий немец. Нет, он не кинулся в схватку с мастифом. Просто встал перед ним, отсекая наиболее быстрый путь для помощи хозяину. Глаза немца смотрели холодно и пусто. В них не было ни страха неизбежной смерти, ни бойцовской злобы. На собачьем языке глаза говорили, что ему все равно, что будет, но он не сойдет с места. И ещё понял Зверь: вожак не хочет, чтобы он, Зверь, вмешивался, так как Человек сам выбрал ЭТУ партию в шахматы с Судьбой, пусть сам и решает. Ход сделан. Теперь очередь Судьбы.
Двух Иванов поймал хорошо. Одной досталось по передним лапам, второму перебил хребет. Но тут какая-то мелочь вцепилась в конец палки, и, стряхивая, он потерял пару секунд. Этого оказалось достаточно, чтобы стая набросилась разом, а не поодиночке.
Иванов в один момент ощутил слабую боль в лодыжках и икрах обеих ног и удивился. Сразу же на его предплечье повисли ещё два пса. Иванов выронил палку и вонзил палец в глаз одной из тварей. Как нажравшаяся пиявка, только с отчаянным визгом, собака отпала и метнулась в сторону. И в это время самая крупная, уловив момент, запрыгнула ему на спину и впилась в затылок.
Голову Человека сдавило, как в тисках, но это был ещё не конец.
— Зверь! Ко мне… — хрипло выдохнул Николай, обливаясь кровью. — Фас!..
Опытные кинологи знают: перед собакой не должно быть альтернативных решений. Она вообще в присутствии хозяина не может быть в ситуации выбора.
Зверь оказался. Оказался вплоть до крика хозяина о помощи.
Они бросились одновременно — вожак и мастиф. Два тела сшиблись в полете. Но масса Зверя была в полтора раза больше, и проиграть в схватке неизбежно должен был немец.
Он был проворней. Передние клыки смазали по плечу Зверя, бритвами полосуя толстую шкуру. Две глубокие борозды и яростный, почти волчий лязг.
Вожак перелетел через Зверя и грохнулся на асфальт. Если бы не изувеченные ноги, он успел отпрянуть в сторону, но ноги подвели, и на его черепе сомкнулись мощные челюсти. Раздался звук раздавленного грецкого ореха. Все было кончено, но Зверь по инерции жал и жал, пока осколки кости не впились в нёбо.
Зверь посмотрел в сторону хозяина и увидел только ноги, мелькающие в куче обезумевших от ярости собак. Стая с урчанием копошилась на теле Иванова.
Зверю не хватило трех-четырех секунд, чтобы изменить ход событий. Как маршалу Груши в битве при Ватерлоо не хватило двадцати минут, чтобы, возможно, изменить Историю.
Из служебного выхода высыпали бабы.
Увидели.
Кто-то закричал.
Кто-то перекрестился.
Зверь развернулся и потрусил к станции. Несколько секунд стоял раздумывая, куда бежать. В одной стороне Москва, с другой прибежал сюда два месяца назад. Туда не хотелось, и мастиф, теперь без имени, выбрал Ярославский вокзал.
На полпути вдруг пошел снег. Неожиданный. Нелепый в это время года. Тяжелый и липкий.
В этот вечер лидер тинэйджеров по кличке Долговязый впервые вечером не пошел на пустырь и написал первые, по-настоящему понравившиеся самому стихи:
Грустно, словно в час разлуки.
Тихой мысли тихий бег.
Надоедливый до скуки
В сером небе серый снег…
Вместо эпилога
Мужчина женится на надеждах, женщина выходит замуж за обещания.
Этой истины Валерий не знал. То есть он знал, но никогда в жизни не мог сформулировать. Все мы её знаем, что греха таить, и незачем прикидываться, будто это не так. Кожей чувствовал, и надежды были большие.
Женюсь.
Подтолкнул его к этому решению сон, и даже не сон, а наваждение, снившееся на протяжении двух недель, примерно с того дня, как его собаку сломал ивановский Зверь.
Он шпарил на своей «хонде» по городу, и вся служба ГИБДД была нипочем. Это удивляло, настораживало и радовало одновременно. Как так, в центре столицы Валерий Остапович Чуб мог делать что заблагорассудится? Он попробовал затормозить и припарковаться, но машина не только никак не отреагировала на педаль, руль начал жить своей отдельной от рук водителя жизнью.
И тогда он проснулся.
С тех пор и по сей день сон снился ему раз десять, и всегда действие начиналось там, где накануне закончилось.
«Хонда» мчалась по скалистой пустыне. Очень хотелось пить. На горизонте возникли настоящие горы, а кучка полуосыпавшихся под действием ветра скал расступилась, давая машине возможность последнего броска по ровной поверхности.
Он уже привык бояться во сне, и чувство это приобрело характер постоянной ноющей зубной боли. Не такой, от которой на стену полезешь, а именно занудливой. Но тут Чуб испугался всерьез. Скорость не падала. Наоборот, возрастала. Вот уже отвесная стена, гладкая, как слоновый череп через десять лет лежания на солнцепеке. Такая же бугристая и такая же крепкая.
Валерий зажмурил глаза и беззвучно закричал, ожидая удара. Но ничего не произошло. То есть произошло. Он оказался внутри скалы, как кокон в земле. Дышать нечем. Легкие стеснены. И двинуться нет никакой возможности. Хоть плачь. Так ведь и не заплачешь особо — камень кругом. И тогда начал молиться. Ни одной молитвы, надобной в подобных ситуациях, не знал, да и есть ли такие — случай из ряда вон, но когда-то в разговоре с умным человеком узнал, что молитва может быть любая, лишь бы шла от сердца.
МОЛИТВА ВАЛЕРИЯГосподи-боже, помилуй. Господи-боже, помилуй. Господи-боже, помилуй… Дальше-то что… Как?.. Не из-за денег одних обманывал, прости, я машины люблю… Если что, так и скажи… Хоть намекни. Все мы порченые. Хотим для себя. Я пить не буду… Только пусти. Женщину хочу, но что в этом плохого? Я не обманываю, я скажу — жениться не буду, так поживем. Бумага не главное. Я перед Тобой говорю, Боже, все деньги в дом приносить стану… Хочешь, верну этому за «хонду»? Знак подай только. Свечку поставлю… На все… К отцу съезжу. Он уже старенький. И мама… Что ж тебе ещё надо?.. Я ведь не так жить хотел, но кругом-то живут как живут. Грешны мы. Грешны все. Ты уж прости. Ты добрый. (Чуб хотел перекреститься, но каменный плен не давал, кроме того, он почему-то дернул левую руку, спохватившись, поменял, но каменный мешок все равно не пускал. И тогда он заплакал.) Я ж не верил как все. Не придуривался, будто верю. Я и сейчас с трудом… Ну хоть намекни…
