Она подошла к окну вплотную и наклонилась, привстав на цыпочки; ей стала видна стена до самой земли, однако за окном ничего страшного не было, и она, не почувствовав ни разочарования, ни облегчения, открыла окно и, высунувшись наружу до предела, внимательно осмотрела двор и лужайку перед домом, а также раскинувшийся на склоне холма розарий, стараясь заметить малейшее движение притаившейся там черной тени. Ничего не обнаружив, Джин решила пока прервать наблюдение за окрестностями и сделать следующее: отпереть дверь спальни, пройти на кухню и запереть дверь на улицу, потом позвонить и выйти на улицу, чтобы предупредить слуг.
К этому времени, собственно, предупреждать уже вряд ли будет нужно: она сумеет практически убедиться, что зверь ушел.
Джин быстро натянула узкие штаны, надела рубашку и сандалии, а потом, вспомнив о собаках, все еще беспокойно подвывавших, решила, что они смогут помочь ей, да и освещенный солнцем двор за окном, казалось, не сулил опасностей. Сердце колотилось так, что пистолет у нее в руках вздрагивал в такт его ударам. Джин перемахнула через подоконник, спрыгнула в траву и побежала к собачьему загону. Собаки со всех ног с лаем бросились наружу, обежали дом, влетели, утробно рыча, в гостиную и снова вылетели во двор. Джин позволила им бегать туда-сюда по крайней мере минуту, а потом снова позвала их и заперла. Потом медленно прошла в кухню, оттуда — в темную гостиную со спущенными шторами, положила пистолет рядом с телефоном на столик и позвонила на коммутатор. Связь была плохая, и она еле слышала голос Клифа, однако ей сразу стало намного легче, хотя по-настоящему она разобрала лишь несколько слов: «Стой где стоишь, закрой все окна и двери, запрись, я сейчас приеду».
Вскоре она услышала за спиной голоса своих цветных служанок, которые страшно удивились, когда она сперва втащила их в дом, а потом бросилась запирать окна и двери.
Тернер и Стандер в своих штанах и куртках цвета хаки и в грубых башмаках выглядели не к месту в роскошной спальне с пуфиками, коврами и позолоченной мебелью. В оконном стекле было аккуратное отверстие от пули, причем стекло вокруг даже не потрескалось.
— Ты промахнулась всего на ширину ладони, — объявил Тернер. — И вот здесь тоже чуть в него не попала. — Он указал на расщепленную выстрелом оконную раму. Потом глянул на потолок и улыбнулся: — Ладно, об этом мы просто помолчим.
Она показала ему язык и шутливо толкнула в плечо.
У крыльца стоял грузовичок, нагруженный какими-то металлическими и проволочными конструкциями; рядом трое помощников Тернера в голубых форменных куртках пялили глаза на страшно возбужденных служанок.
— Это что, какая-нибудь ловушка? — спросила Джин.
— Да, — ответил Стандер. — И мы думаем, что она сработает. Очень надеемся.
— Да, тебе здорово повезло, — проговорил Тернер и положил руку Джин на плечо. — Я отлично понимаю, чего это стоило, но ты молодец, вела себя мужественно и очень смело!
Хотя вообще-то это был один шанс из миллиона.
— Ну да, смело! — Джин покачала головой. — Видел бы ты!
Да меня чуть не стошнило от страха!
За кофе они рассказывали, как будут ставить клетку, какова будет «приманка» и как должна сработать дверь-ловушка, и очень старались, чтобы звучало все это как можно легкомысленнее.
Но Джин была в ужасе:
— Клиф, ты не можешь! Нет, это невозможно!
— Но он же меня не достанет! Даже если очень захочет.
Так что это совсем не опасно. И я вовсе не собираюсь корчить из себя героя, уверяю тебя. Но пока никому не говори о нашей затее. Мы действуем по собственной инициативе, и, если ничего не получится, нам могут здорово намылить шею за то, что мы сразу не позвонили и не заказали гончих с провожатым.
Но нам кажется, эти гончие снова его упустят, уж больно здесь много оврагов. В общем, завтра все будет ясно. Сегодня Пол на ночь останется здесь и будет поддерживать со мной связь, а утром тебе, возможно, захочется пригласить нас позавтракать.
Клетка была слишком громоздкой, чтобы нести ее в глубь лесной долины, так что они установили ее на прогалине, неподалеку от того места, где Джон Эвери и Кампмюллер некогда поставили свой самострел. К полудню все было готово.
В половине шестого Клиффорд и Джин на полчаса остались вдвоем: Стандер повез троих рабочих домой, в Книсну. Они смотрели вслед грузовичку, пока тот не скрылся за отрогом холма, потом молча вернулись в дом.
В прохладной затененной гостиной Джин подошла к окну, Клиффорд последовал за ней, обнял за плечи и ласково сказал:
— Ужасно тебе досталось! Ты уж прости меня, ладно?
Когда она обернулась к нему, он наклонился и губы их встретились — сперва нерешительно, словно пробуя друг друга на вкус, словно продлевая миг первого поцелуя при ярком свете дня, с ясными головами, а потом все настойчивее, пока сдерживавшие их преграды не рухнули; теперь помеха была только одна: те полчаса, за которые успел вернуться Пол.
Птицы в лесах на побережье четко соблюдают свой график, пением отмечая рассвет и угасание дня. Люди воспринимают их пение как проявление некоего абсолютного порядка, безмятежности, но все же есть в нем и нотка грусти: ведь долго еще после того, как умрут и будут похоронены бесчисленные слушатели этих песен, сами песни будут звучать по-прежнему, равнодушные к жизни людей, точно голос живого единства, вечного, бессмертного, а потому способного смеяться даже над собственным бессмертием. По утрам первыми просыпаются попугаи; словно шумные дети, они будят всю лесную страну. После них раздается хор певчих птиц — малиновок и капских дроздов, а потом вступают кукушки, сорокопуты, пеночки, бородатки и райские птички — мухоловки — голос каждой вступает в свою очередь, — и все это мелодично венчает ария соловья, искусного чревовещателя, радующегося встающему солнцу. Вечером птичий концерт происходит более торжественно и звучит иначе, чем возбужденное и суетливое приветствие утренней заре: ведь грядущая ночь всегда таит неведомые опасности. Вечером первыми поют кукушки — три-четыре застенчивых родственницы с похожими голосами, однако же каждая на свой лад; потом вступают сорокопуты и самые нежные из певчих птиц — малиновки; короткий этот концерт вскоре смолкает, и наступает тишина, в которой слышны только крики сов.
Клиф в своей тесной клетке прослушал птичьи выступления с начала и до конца; кроме того, где-то рядом слышался крик маленькой антилопы дикдика, звавшего подругу, а еще ближе встревоженно вопили хохлатые ржанки, потом с шумом унесшиеся прочь. Клиф встревожился, сразу представив себе хищную черную тень, теперь едва различимую в сгустившейся тьме.
