Джон Кракауэр
В разреженном воздухе
Хроника экспедиции на Эверест 1996 года, написанная тем, кто выжил
«В разреженном воздухе» — это кровоточащая, яркая книга, написанная в муках и повествующая о событиях в мельчайших подробностях.
«Washington Post»
Блестящая, запоминающаяся книга… Кракауэр одновременно и альпинист мирового уровня, и, бесспорно, лучший среди тех, кто пишет об этом смертельно опасном спорте на английском языке.
«San Francisco Examiner»
В этой динамично написанной книге Кракауэр повествует о таком пробирающем до мозга и костей опыте, который способен убедить даже фанатичных альпинистов искать счастья на уровне моря.
«Sports Illustrated»
Обжигающая книга
«Outside»
Напряженность трагических событий западает в память, а мастерство Кракауэра-писателя заставляет поверить в их правдивость.
«Publishers Weekly»
Посвящается Линде;
а также в память об Энди Харрисе, Дуге Хансене, Робе Холле, Ясуко Намбе, Скотте Фишере, Нгаванге Топче, Чен Ю-Нане, Брюсе Херроде и Лопсанге Джангбу
В марте 1996 года журнал «Outside» командировал меня в Непал, где мне предстояло принять участие в восхождении на Эверест в составе коммерческой группы, а затем написать об этом статью. Я был одним из восьми клиентов (платных участников) коммерческой экспедиции, возглавляемой известным гидом из Новой Зеландии Робом Холлом. 10 мая я достиг вершины, но победа досталась страшной ценой.
Из пяти моих товарищей по команде, поднявшихся на вершину, четверо, включая Холла, погибли во время коварного шторма, внезапно налетевшего, когда мы еще находились высоко на горе. К тому времени как я спустился в базовый лагерь, девять альпинистов из четырех экспедиций были мертвы, а к концу месяца гора забрала еще три жизни.
Экспедиция стала для меня сильным потрясением, и писать статью было трудно. И все же через месяц с небольшим после возвращения из Непала я принес рукопись в журнал «Outside», и она была опубликована в сентябрьском выпуске. По завершении статьи я попытался выбросить Эверест из головы и вернуться к своей обычной жизни, но это оказалось невозможным. Сквозь туман беспорядочных душевных переживаний я все пытался осмыслить то, что произошло на горе, и как одержимый перемалывал в голове подробности гибели моих товарищей.
Статья в журнале «Outside» была настолько точной, насколько позволяли обстоятельства, но, так как меня неумолимо поджимали сроки, восстановить последовательность событий было катастрофически сложно, а воспоминания оставшихся в живых, искаженные физическим истощением, кислородным голоданием и шоковым состоянием, грешили неточностями. Как-то раз в процессе расследования я попросил трех других участников описать один эпизод в горах, свидетелями которого были мы вчетвером, но мы так и не пришли к согласию относительно таких определяющих факторов, как время происшедшего, кто и что тогда говорил и даже кто там присутствовал. Через несколько дней после того, как статья пошла в печать, я обнаружил, что в описании некоторых эпизодов допустил отдельные неточности. В основном это были мелкие огрехи, без которых не обходится ни одна журналистская статья, написанная в сжатые сроки, но одна из моих ошибок оказалась не такой уж безобидной и стала страшным ударом для друзей и родственников одного из погибших.
Намного больше, чем фактические ошибки в статье, удручало то, что кое-какие материалы пришлось опустить из-за недостатка места. Марк Брайант, редактор журнала «Outside», и его издатель Ларри Барк предоставили для моего репортажа необычайно большую площадь: они отвели под него объем в семнадцать тысяч слов, что в четыре-пять раз превышает размеры типичной журнальной статьи. И все-таки я понимал, что слишком многое осталось за кадром, чтобы можно было справедливо судить о трагедии. Восхождение на Эверест всколыхнуло мою жизнь до основания, и я ощутил отчаянную потребность описать случившееся во всех деталях, не ограничиваясь тесными рамками журнальной колонки. И моя книга стала результатом этого побуждения.
Заторможенность и ненадежность человеческого мозга на большой высоте сделала расследование проблематичным. Чтобы быть объективным, я опрашивал большинство главных участников событий много раз и подолгу, не полагаясь на свои собственные ощущения. По возможности, я также подтверждал детали с помощью радиожурналов, которые велись в базовом лагере, где участники экспедиции сохраняли бóльшую ясность мышления. Читатели, знакомые с моей статьей в журнале «Outside», могут заметить несоответствия между отдельными деталями (касающимися главным образом времени), описанными в статье и в этой книге; эти несоответствия отражают новую информацию, которая всплыла после публикации статьи в журнале.
Несколько уважаемых мною авторов и редакторов советовали не спешить с написанием книги, они уговаривали меня подождать два-три года, чтобы можно было посмотреть на экспедицию со стороны и увидеть ее в критической перспективе. Я выслушал эти советы, но в итоге проигнорировал их — главным образом потому, что трагедия в горах вытягивала из меня все жилы и рвалась наружу. Я надеялся, что, написав книгу, смогу вычеркнуть Эверест из своей жизни.
Этого, разумеется, не произошло. Более того, я признаю, что зачастую автор оказывает читателю плохую услугу, если написание книги становится для него актом очищения, как это было у меня. Но я надеялся добиться какой-то ясности, изливая душу по горячим следам трагедии, под действием момента. Я хотел, чтобы в моем отчете присутствовала та грубая, жестокая правда, которая по прошествии времени и исчезновении острой боли окажется под угрозой выхолащивания.
Некоторые из тех моих товарищей, что предостерегали меня от поспешного написания книги, в свое время отговаривали меня и от экспедиции на Эверест. У меня было много, очень много прекрасных поводов отказаться от этой затеи. Но попытка подняться на Эверест — по сути, глубоко иррациональный акт, торжество мечты над здравым смыслом. Любой человек, которым всерьез завладела эта идея, по определению, неподвластен доводам рассудка.
Простая истина заключается в том, что я знал на что иду, но все-таки отправился на Эверест. И тем самым оказался причастен к смерти хороших людей, и это надолго останется на моей совести.
Джон Кракауэр
Сиэтл, ноябрь 1996