Михаил Шевцов - Дорога в Ауровиль

Я смотрю на стоящий посреди комнаты чемодан и думаю о том, что скоро его, перелетевшего через горы, пустыни и моря, понесет из аэропорта к стоянке такси какой-нибудь индус, а я, стараясь не отстать, буду говорить ему, что об услуге не просил и денег платить не намерен. Скоро этот чемодан пропитается запахом Индии, продуется ветрами и покроется красной пылью дорог.

Билеты куплены. Заявление об увольнении с работы лежит в отделе кадров.

Зачем я туда еду? Что меня там ждет? Ответить на первый вопрос я попытаюсь ниже. Ответ на второй, как пел старина Дилан, «is blowing in the wind…»[1]

Много-много лет я играл музыку. Начал я ее играть в четыре года по настоянию родителей, и сам большого желания быть музыкантом не испытывал. В детстве меня привлекали более героические профессии: военный, шофер, спортсмен, мореплаватель…

А еще я много читал. Я читал постоянно, в любых возможных ситуациях: в транспорте, в туалете, в ванной, с фонариком под одеялом, на уроках, на лекциях, на репетициях оркестра, в нарядах и в почетном карауле. Даже сейчас жена жалуется своим подругам: «За столом, если нет газеты или журнала под рукой, он читает этикетки продуктов».

В восемь лет я читал Носова и Гоголя, в десять – Дюма и Мопассана, в двенадцать – Стругацких и Бальзака. Осилив Шекспира с Достоевским, я стал читать все подряд: поэзию, эзотерику, фантастику, философию, детективы, рассказы о путешествиях, античных авторов, битников, киберпанков, членов Союза писателей и самиздатовский андеграунд.

Мне захотелось стать писателем. Но в то же время было жалко годы, потраченные на музицирование.

Двадцать лет работы в лучших группах страны, участие в записях альбомов, которые до сих пор покупают, а песни из которых до сих пор регулярно крутят по радио, признание коллег, неоднократно в различных изданиях называвших меня лучшим инструменталистом, привели… к невозможности достойно содержать семью.

В восьмидесятых, в начале моей карьеры, музыканты были богами, элитой общества, причем достаточно высокооплачиваемой. Теперь они превратились в обслуживающий персонал, нечто вроде официантов. Президент на всю страну объявил, что ему нравится отечественная попса, после чего население в основной своей массе перестало интересоваться другими жанрами. Практически единственным способом прилично заработать остались корпоративные вечеринки, где добравшееся до финансов и ресурсов вчерашнее «никто» снисходительно позволяет «лабухам» потешить себя. Концертная деятельность стала малопривлекательной.

Некоторое время, проведенное в качестве звукорежиссера на различных студиях, не добавило здоровья, денег и положительных эмоций. Результаты редких интересных работ исчезали в никуда. Основное время тратилось на исправление кривой игры и убогого пения тех, кто почувствовал веяния времени, когда можно без таланта, профессионализма и труда прорваться в «звезды». О художественных задачах речь, как правило, не шла.

В общем, с музыкой пришлось завязать ввиду отсутствия таковой. Поскольку свято место, как известно, пусто не бывает – а организм все еще требовал интеллектуальной и творческой нагрузки – было решено заняться литературой.

В юные годы я пробовал писать. В то время, когда коммунисты с большим успехом душили рок-музыку (а некоторых музыкантов даже сажали), у меня уже возникало желание окончательно перейти на писательскую стезю. Я рассуждал так: даже если мои книги не будут издавать, они все равно никуда не исчезнут – рано или поздно хорошее произведение (если, конечно, получится такое создать) дойдет до читателя, а значит, время будет потрачено не зря. Для реализации же музыкальных идей требовалось разрешение властей.

Когда в свое время меня забрали в армию, там вдруг образовалось достаточно много свободного времени, которое я посвящал пробам пера. Оказалось, что армейская служба совершенно не затрагивает мозг – можно маршировать, копать яму, красить забор, драить пол и при этом изобретать сюжет и придумывать характеры для будущей книги. А во время ночного дежурства, когда никто не мешает, раскрыть тетрадь и записывать придуманное, складывая слова в новую историю.

Но тут случилась перестройка, и рок-н-ролл попер изо всех щелей. К моменту моего дембеля даже «тяжелый металл» – дьявольский оскал западной культуры – прописался в филармониях. Мы бросились завоевывать этот мир. Опьяненные свободой молодые организмы требовали, чтобы все было, как «у них», – «sex, drugs and rock-n-roll»[2]. Правда, «драгз» нам в основном заменяли крепкие спиртные напитки. Следуя правилам игры, мы чудили по полной программе – ставили на уши персонал гостиниц, водя девок табунами, круша унитазы, заблевывая ковры и выкидывая телевизоры из окон.

Справедливости ради надо отметить, что собственно к музыке отношение было трепетное. Не стараться играть и звучать лучше считалось дурным тоном. Прокатчики-продюсеры всерьез обсуждали художественные достоинства коллективов и всем, кто профессионально подходил к работе, давали шанс. Нам казалось, что еще немного, и наша музыка (а равно, как и наша жизнь) обретет такое же качество и значение, как и на «проклятом» западе. Однако в этот момент в стране кончились продукты.

В связи с необходимостью быстрого построения капитализма про музыку на некоторое время вообще забыли. Многие музыканты рванули на Запад, некоторые сменили профессию, кто-то затаился.

Решив снова заняться литературой, я написал сценарий и послал его на конкурс сценаристов «Хартли Меррил Прайз». Совершенно неожиданно для себя, я оказался в числе десяти номинантов и был приглашен в Дом кино на торжественное вручение премии. Премией была, во-первых, денежная сумма в десять тысяч долларов (большие деньги по тем временам), а во-вторых, поездка на месяц в Америку в школу Роберта Редфорда. Я сидел в первом ряду среди известных на всю страну сценаристов и писателей в окружении полного зала киношной богемы, держа на коленях выданный организаторами здоровенный букет белых роз. Сама премия мне не досталась – впрочем, думаю, это было бы уже слишком.

Затем население опять вспомнило о музыке – правда, несколько вяло, без былого энтузиазма. Музыканты потянулись на гастроли, появилась возможность что-то заработать. Мы записывали альбомы, играли концерты, но со всех сторон все больше и больше, размножаясь, как тараканы в грязной кухне, наступали «фанерные» попсовики. Отечественный рок-н-ролл постепенно тоже деградировал, обретя почетное звание «говнорок», и на том и успокоился. Отдельные попытки создать что-то неглупое и интересное иногда еще предпринимаются, но за тотальным торжеством пошлятины разглядеть их не представляется возможным.