Кумаран Велупиллаи - Люди зеленого царства

От предгорий центрального массива до горных районов провинции Ува[1] раскинулся край чайных плантаций. Среди зеленых холмов, вдали от городов и деревень, изолированные от всего на свете, живут сотни тысяч плантационных рабочих. Занятые повседневным трудом в этом вечнозеленом царстве — то обрезают сухие ветви чайных кустов, то собирают зеленые листочки, — они совершенно не имеют связи с внешним миром.

Несмотря на все трудности, они ведут жизнь, полную своеобразия, живых красок и ритмов. Их душевные переживания, их радости и печали, сплетаясь в узор из света и тени, проявляются в их социальной, религиозной и культурной жизни. Их обычаи, в основе своей индуистские, непохожи на те, которые соблюдают их единоверцы, живущие в Джафне, Баттикалоа или Тринкомали.[2] Эти обычаи различаются в зависимости от касты, к которой они принадлежат, или от деревни в Индии, откуда прибыли предки плантационных рабочих около 150 лет назад. Каждое событие на плантациях, будь то рождение ребенка, вдевание сережек девочкам, свадьба, похороны или поклонение богам, принимает форму твердо установленного ритуала.

Семья, состоящая из отца, матери, двоих маленьких детей и взрослой дочери, часто живет в одной комнате площадью 10 на 12 футов. На этом маленьком пространстве отмечаются и все торжественные события.

Рождение ребенка, как и повсюду, — особенно радостное событие. Когда во чреве матери дает о себе знать новая жизнь, это сразу же становится известно всей округе. Стоит женщинам собраться вместе у пруда, где полощут белье, или у водопроводной колонки, как начинаются пересуды.

— Эй, Мутхамма! — говорит Мина. — Я слышала, что Панджали не купается.

— Да, дело серьезное. Это ведь ее первый ребенок, — вступают другие.

Арджунан, муж Панджали, ходит небритым в знак нарушения нормальной супружеской жизни. Обычно так делают индусы на плантациях, когда их жены беременны или совершают паломничество в Катарагаму.[3] Мужчины тоже начинают обсуждать это и высказывают свое одобрение Арджунану:

— Послушай, я узнал приятную новость. С какого времени сестра не купается?

— С октября, — отвечает Арджунан. — Всего лишь два месяца.

Опытные женщины наперебой дают советы Панджали: что можно есть, а чего нельзя, что можно делать, а что нет. Так, советуют не резать огурцы и тыкву, а также не шить платья и рубашки, чтобы у ребенка не было заячьей губы или уродливых ушей.

На третьем месяце Панджали надо бы сходить к акушерке, но она предпочитает посетить сначала храм Мариамман.[4] После этого каждую пятницу вечером она совершает омовение и в мокром платье несет в храм цветы и зажигает там светильник. И хотя рядом есть амбулатория с палатой для рожениц, Панджали и ее родственники решают по-другому. Панджали будет рожать дома.

Как только начинаются роды, Арджунан бежит в амбулаторию и приглашает акушерку. Она входит в дом Панджали и видит: комната полна женщин, родственников и даже детей. Она решительно всех выпроваживает.

Наконец за наспех сделанной ширмой появляется новая жизнь. Независимо от того, что из лекарств предпишет амбулатория или порекомендует акушерка, особый сорт аррака[5] «старой выдержки» и снадобье, называемое «кайям», потихоньку дадут Панджали, чтобы она быстрее окрепла после родов.

Панджали и ее крошечное дитя лежат в углу, укрытые одеялом. Горшок с горящими углями согревает комнату. Время от времени зажигаются ароматические палочки.[6] Нож, кусок железа или старый ботинок лежит около порога, чтобы отгонять от дома злых духов. Как только родился ребенок, дядя со стороны отца вкапывает в землю у самого входа в дом несколько манговых веток, символизирующих рождение в доме новой жизни. Ведь листья манго — символ благополучия.

Арджунан, считающийся человеком небедным, приглашает родственников и друзей отметить это важное событие. Центральная фигура на торжествах — мужчина средних лет, которого все называют дядя Палани. Он — хранитель традиций и обычаев общины. По указаниям дяди Палани Арджунан обносит гостей сладостями, специально приготовленными для этого случая. Эта церемония называется «угощение саркараи».

Целую неделю соседи не будут проходить мимо дома Панджали, чтобы не сглазить ребенка. Будет соблюдаться в некотором роде «неприкасаемость». Только родственникам можно находиться в доме, а посторонним нельзя даже входить туда, тем более есть и пить там. На седьмой день Панджали впервые омывает себя водой, настоянной на листьях ним и паватта, под покровом манговых веток. Затем эти ветки выбрасывают.

Имя ребенку дают не сразу. При регистрации местная амбулатория может записать любое имя, но отец дает имя новорожденному лишь по истечении семи дней. В результате за многими детьми записано по два имени. Правда, гордым владельцам двух имен пришлось столкнуться с некоторыми трудностями, когда встал вопрос об оформлении документов в связи с законом, предусматривавшим определение гражданства — ланкийского или индийского.

По истечении тридцати дней горшки, циновки, подушки и постельное белье выбрасывают, Арджунан заменяет их новыми. Стены комнаты белят, а пол промазывают коровьим навозом. И вновь собирается веселая компания родственников и друзей. В конце застолья, собравшись уже уходить, дядя Палани говорит ко всеобщему удовольствию:

— Теперь соседи будут заходить к вам за солью, готовьтесь принимать их.

Брат Панджали, Надесан, подвязывает к потолку веревки для колыбели (люлькой служит крепкое сари). Затем внезапно раздается крик малыша. Панджали осторожно берет ребенка, кладет в люльку и нежно убаюкивает. Она робким, трепетным голосом начинает напевать старинную колыбельную песню:

Пожилые дядюшки и старшие братья пользуются особым уважением на плантациях за их умение добродушно подшучивать над другими. Это особое искусство, дающее им большие преимущества при обсуждении всяких семейных дел. Дядя Палани, прославившийся именно этим, как-то вечером, встретив Арджунана, начинает такой разговор в своей обычной манере:

— Я слышал, ты собираешься пригласить меня на угощение? Давненько я не был у тебя в гостях.