В последний раз я взобрался на раскопку. Свежие разрезы пород создавали красочные и замысловатые переплетения перекрещивающихся прослоев: вверху преимущественно желтых, в середине – серых и внизу – охристо – или малиново-красных. Это сплетение прослоев так явственно отражало пульсацию и перемещение фарватера реки, что я как наяву увидел перед собою эту игру древних, давно исчезнувших струй. Свежая рана раскопки обрамлялась причудливыми фигурами выветривания – тысячами косых маленьких столбиков, пересеченных поперек торчащими тонкими пластинками. Покуривая, я смотрел сверху на свернутый лагерь и думал, что три собравшиеся здесь машины пойдут недогруженными. Осенняя добыча на Эргиль-обо была слишком мала. И тут меня осенило – я вспомнил гигантский ствол окаменелого дерева, который так хотелось взять в 1946 году. Сейчас это стало возможным – всего несколько километров бокового маршрута от дороги к Шарилин-Хиду, и в музее встанет исполинский ствол из нижнемеловых лесов Гоби весом около шести тонн.
Так и было сделано. Несмотря на великие трудности погрузки огромных чугунно-серых кусков железистого кремния, заместившего собою древесину, мы исполнили план. Дерево стоит сейчас в Палеонтологическом музее в Москве, хотя выставить его целиком пока не удалось не хватает высоты помещения…
Тяжело нагруженные, мы вернулись в Улан-Батор.
Пожалуй, впервые мы смогли оценить сделанную работу тогда, когда увидели во дворе нашего склада громадные штабеля ящиков с коллекциями, громоздившиеся, как дом. Большинство ящиков было размерами с кровать, часто с двухспальную. Сколоченные из толстых брусьев, окованные железными пластинами и наугольниками, эти тяжелые монолиты – по две-три тонны весом – будили еще совсем свежие воспоминания об отважной и умелой работе на погрузках в ущельях Нэмэгэту на бэле Алтан-улы, под кручами обрыва Эргиль-обо. Умелые шоферы и рабочие не жалели сил вместе с научным и техническим персоналом экспедиции. Действительно, чтобы поднимать трехтонные тяжести маленькой кучкой людей и упрятывать их в машины, надо было не щадить себя. Примером для всех являлся Пресняков – инвалид войны, с серьезно поврежденным плечом: он ворочал тяжести, не уступая никому.
Нам не удалось бы вывезти коллекции на железную дорогу к сроку подхода вагонов, если бы не дружеская помощь Министерства транспорта МНР, предоставившего нам несколько своих четырехтонных машин. Напомню читателю, что в 1948 году железная дорога оканчивалась в городе Сухэ-Батор, в трехстах тридцати километрах от Улан-Батора. В октябре закончилась вывозка коллекций, и экспедиция снова собралась вся вместе на главной базе в Улан-Баторе. Теперь я мог выполнить свой старый долг: еще в Гоби я обещал шоферам и рабочим рассказать о достижениях нашей экспедиции и дальнейших планах на будущие годы. Сейчас действительно уже многое выяснилось.
Мы исследовали и раскопали отложения различного геологического возраста, от нижнемеловой эпохи до конца третичной – плиоцена. Где бы мы ни вскрывали богатые месторождения – в Восточной, Южной или Средней Гоби, – везде мы находили богатую фауну – крупных и многочисленных животных: динозавров, черепах, птиц или млекопитающих. Если мы углублялись в древние горизонты – нижний мел или нижнетретичные породы, то находили новых, неведомых науке животных. Эти животные оказывались предками для многих появившихся позже в совершенно других местах и даже на других материках. Все это доказывало, что межгорные впадины Монголии – остатки не какого-то маленького островка суши, а обширного материка, ибо только на большом материке могла развиваться и умножаться столь богатая наземная жизнь. В полном соответствии с предвидением наших ученых – П. П. Сушкина, А. А. Борисяка и других – вымершая фауна Монголии оказалась одинаковой с ископаемой фауной нашей Средней Азии и Казахстана. Но из-за поднятий громадных горных хребтов отложения, заключавшие множество остатков ископаемых животных, на нашей территории были уничтожены эрозией – размывом. Лишь кое-где уцелели отдельные их островки. В Монголии подъем горных хребтов начался позднее. Те пологие горные гряды, которые составляют сейчас водоразделы и истоки временных рек, были сравнительно невысокими и не могли обусловить энергичного размыва горных пород даже в более влажную древнюю эпоху. Современные острые хребты, пропиленные насквозь руслами водных потоков, образовались очень недавно. Я думаю, что эти хребты были лишь в зачатке в то время, когда в Египте уже строили пирамиды. Хребты поднялись к наступлению сухого периода и разгородили скалистыми заборами древнюю страну Монгольского плоскогорья. Воды с этих хребтов не смогли уничтожить верхний покров рыхлых осадочных отложений с остатками ископаемых животных. Когда хребты поднимутся еще выше, выйдут за снеговую линию, покроются ледниками и начнут питать многочисленные ручьи и реки – тогда палеонтологические сокровища Монголии быстро исчезнут. В настоящий момент грозные хребты Гоби только стоят на страже этих сокровищ.
…Экспедиция прекратила работу. Во дворе базы выстроилась вся доблестная автоколонна, защищенная брезентами, досками и фанерой, неподвижная и заснувшая до будущей весны. Я обошел в последний раз наглухо запертый огромный склад со снаряжением, осмотрел высокие штабеля пустых бензобочек и груду оставшихся до следующей экспедиции досок и брусьев. Безлюдно и тихо было в этом месте, прежде оживленном и шумном… Рабочие и шоферы уехали, один Александров остался присматривать за нашим имуществом.
Белесые тучи ползли с заснеженных склонов Богдо-улы. На мерзлую землю сыпался сухой снег, немедленно сдувавшийся резким ветром… Завтра улетал и мой самолет. Завершался одиннадцатый месяц моего пребывания в Монголии. Все мы, участники экспедиции, не только выполнили стоявшие перед нами задачи, но многому научились и полюбили эту страну, где испытали уже много радостей, огорчений, труда и забот. Двое из нас – Шкилев и Рождественский – тяжело переболели здесь, один – в начале экспедиции, другой – в конце ее, но, как и все другие, уже думали о предстоящем новом годе экспедиционных работ.
Глава восьмая
На дальний запад
С добрым подружиться путь луны пройти.
Поговорка
Новый экспедиционный год наступил так быстро, что мы едва успели управиться с делами по разборке коллекций и обработке наблюдений в Москве. На этот раз мы запоздали и начали подготовку к полевым работам только с мая 1949 года в Улан-Баторе. Экспедиция выехала почти в том же составе, как и в 1948 году. Малеев поправился за зиму в Москве и опять оказался в нашем коллективе. Новым членом экспедиции был кинооператор Н. Л. Прозоровский – бывалый путешественник, оказавшийся отличным товарищем и неутомимым работником.
