Теперь в колледже, возведенном из серебристо-черного портлендского камня, уже не увидишь бравых моряков прошлого. Вместо них сюда приходят сотни молодых людей с математическим складом ума. С учебниками под мышкой они бодрым маршем перемещаются из одной аудитории в другую. Их мысли заняты решением непостижимо сложных проблем современного судовождения. Среди них есть и студенты из различных частей света, поскольку теперь Гринвич стал военно-морским университетом стран Британского Содружества. Его ректором является адмирал, а функции старшего воинского начальника исполняет капитан 1-го ранга. Некоторые студенты в течение трех лет изучают кораблестроение или электротехнику, другие слушают курсы лекций по истории или иностранным языкам, а третьи занимаются металлургией, химией и прикладной механикой. (И несмотря на это их, называют моряками!) Имеется также и колледж по подготовке штабных офицеров. Трудно в это поверить, но в нем можно встретить даже адмиралов, которые усваивают технические аспекты ведения современных морских войн.
Туристам, разумеется, запрещено нарушать учебный процесс, так что я покорно отправился изучать немногочисленные доступные публике достопримечательности колледжа: мрачную и внушительную часовню и Расписной зал — самую необычную кают-компанию в мире.
Я знал, что Расписной зал достоин внимания, однако, поскольку побывал в нем в разгар реставрации, и не подозревал, как он великолепен — построенный Реном, расписанный Торнхиллом, изобилующий картинами и другими предметами искусства. Четыреста офицеров могут пообедать в нем, разместившись за длинными полированными столами, а потолок поддерживают витые колонны работы Торнхилла. На столах сверкают серебром подсвечники, сделанные по образцу тех, что принадлежат Адмиралтейству. Все это создает ни с чем не сравнимую атмосферу пышности и роскоши.
Когда, поднявшись по ступеням, входишь в этот зал, то сразу замечаешь группу изумленных посетителей. Запрокинув головы, они разглядывают потолок, роспись которого потребовала от Торнхилла девятнадцати лет напряженного труда. Большинство работ, выполненных им в сельских домах, не сохранилось, а фрески, которыми украшен купол собора Святого Павла, были закончены другими и подверглись реставрации. Лишь этот потолок в полной мере свидетельствует о том, каким он был художником. Вы видите Вильгельма и Марию, окутанных аллегорическим облаком, королеву Анну и принца Георга Датского, фигуры которых окружает такое же облако, высадку Вильгельма Оранского в Торбее и прибытие Георга I в Гринвич; в углу художник оставил свой автопортрет, который часто можно увидеть на других его работах.
Торнхиллу было всего лишь пятьдесят девять лет, когда он скончался. Родившись при Карле II, он жил и работал при Якове II, Вильгельме и Марии, королеве Анне и Георге I, а умер спустя семь лет после восшествия на престол Георга II. Каким же бурным, наполненным великими людьми и событиями был этот исторический период! Он вместил в себя реставрацию монархии, мятеж, иностранное вторжение, мирное прибытие и вступление на престол Георга I. Различные образы, запечатленные Торнхиллом на этом потолке, символизируют насыщенную, беспокойную эпоху перемен, в которую ему довелось жить. Должно быть, роспись потолков является наиболее изнурительной и тяжелой формой живописи; судя по всему, Торнхилл считал ее в три раза более трудной, нежели роспись вертикальных поверхностей. Он согласился сделать роспись стен зала по цене 1 фунт за квадратный ярд, но запросил по 3 фунта за каждый квадратный ярд потолка. Когда девятнадцатилетняя работа была закончена, бессердечные подрядчики отказались пойти ему навстречу и расплатились, взяв за основу выставленную им предварительную стоимость работ, которая составляла около 300 фунтов в год.
Смотритель зала указал мне на расположенную наверху маленькую комнату, которая теперь служит одним из подсобных помещений.
— Когда здесь прощались с усопшим Нельсоном, — сказал он, — его тело на ночь переносили в ту маленькую комнату. Мы называем ее комнатой Нельсона.
Снова Нельсон. Головы всех присутствующих повернулись в указанном направлении, и я услышал шепот, который свидетельствовал о том, что это сообщение вызвало подлинный интерес. Но смотритель умолчал о том, что желавших попрощаться с усопшим были чрезвычайно много и для соблюдения порядка пришлось выставлять караул из вооруженных абордажными пиками моряков. Когда люди входили в зал, они видели подсвечники с небелеными свечами и гроб, на котором покоилась корона виконта. Возле покойного стоял священник, с каждым днем становившийся все более изможденным. Священника звали преподобный Александр Скотт, и он был капелланом «Виктори», тем самым, который потерял присутствие духа, когда корабль вступил в бой, и принялся твердить, что фрегат становится «похож на лавку мясника». Но потом взял себя в руки и, спустившись в лазарет, опустился на колени перед умирающим Нельсоном и не отходил от адмирала до самой кончины последнего. Более того, он провел рядом с телом покойного две недели, не покидая Нельсона ни днем, ни ночью. К моменту похорон он от усталости и горя почти обезумел. Этот священник написал леди Гамильтон: «Когда я, отстраняясь от почитаемого всеми героя, вспоминаю о том, каким замечательным и дружелюбным человеком он был, какой обладал благородной и чистой душой и какими манерами, я теряю рассудок, понимая, кого потерял». Вместо «я» он имел все основания написать «мы» — за себя и за Эмму Гамильтон.
Сегодня, спустя почти сто пятьдесят лет, посещение Гринвича доказывает, что в нашей памяти все еще живет образ «замечательного и дружелюбного» адмирала Нельсона.
В ожидании катера, который должен был доставить меня в Лондон, я прогуливался по пристани и размышлял о первом Гринвичском дворце, который снесли ради существующих ныне зданий. Его лучшие времена пришлись на эпоху правления Генриха VIII и Елизаветы. Должно быть, он имел сходство с дворцом Хэмптон-Корт, хотя его окружала более привлекательная местность, река была шире, а за раскинувшимися вдоль ее берегов лугами открывался чудесный вид на шпиль стоявшего выше по течению собора Святого Павла.
Генрих VIII родился в Гринвиче и обожал это место. На старинных гравюрах Пласентии, а именно так назывался этот дворец, можно различить прижавшиеся друг к другу низкие кирпичные строения, стены с башенками, ворота, внутренние дворы, башни и расположенные на берегу реки сады. На задворках дворца находились кузницы и мастерские немецких оружейников, именно там они ковали для Генриха доспехи. Имелось и ристалище, над которым возвышалась сторожевая башня, стоявшая там, где сейчас находится Дворец королевы. С башни королева и ее придворные дамы наблюдали за рыцарскими турнирами.
Этот дворец был свидетелем безумной страсти Генриха к Анне Болейн и его развода с Екатериной Арагонской. Еще когда Екатерина находилась в Гринвиче, король, как это было и в Хэмптон-Корт, завел себе любовницу. Когда же бедную королеву выгнали из дворца и состоялся развод, именно из Гринвича ненавистная лондонцам Анна Болейн отправилась на лодке в Тауэр, где и провела ночь перед коронацией.
— Тебе нравится город, дорогая? — спросил Генрих, когда на следующий день в аббатстве он помогал Анне сойти с ее великолепного паланкина.
— Город весьма хорош, — ответила она, — но я заметила великое множество шляп на головах.
Спустя четыре месяца в Гринвиче родилась будущая королева Елизавета. Родители были разочарованы ее появлением на свет. Они настолько не сомневались в рождении сына, что королевский печатник уже составил уведомление о рождении принца, но теперь ему пришлось вносить исправления. Через три года Анна, наблюдая за турниром, бросила вниз носовой платок. Его поднял какой-то рыцарь, поднес ко лбу и вернул королеве на острие своего копья. Увидев это, король, к ужасу двора, резко встал и покинул турнир. Ночь Анна провела в Тауэре, в тех же покоях, которые занимала перед коронацией, а спустя несколько недель ее казнили на Тауэр-Грин.
