— А ты давно из детского сада? — лейтенант все пошучивал.
— Давно, — сказала Надька. — А вы?
Лейтенант засмеялся.
— А я не ходил, я ж тебе рассказывал: у меня дед был и бабушка была.
— А-а! — Надька сказала это с горьким превосходством: мол, что ты тогда знаешь, маменькин сынок? — Вам хорошо. А я это ненавижу. Я один раз вообще убежала, меня целый день искали.
— Ты девушка с характером, это видно.
Надька хмыкнула. Но, помимо воли, как-то горячо стало: она не привыкла, чтобы ее называли девушкой.
Толстая девица, шаркая метлой, подступила вплотную, они отошли. Но тут появилась Тоня, вела за руку маленькую девочку лет четырех, в шерстяной шапочке, красной курточке и сапожках.
— Сегежа! Сегежа! — закричала девочка и побежала в руки лейтенанту — он присел и ловил ее. Черт побери, у них тут была уже целая семья. Ну чума!
— Знакомься, Светик, — сказала Тоня, — это Лариса.
— Я не Лариса, — вдруг сказала Надька хмуро. — Меня Надя зовут.
Тоня и лейтенант переглянулись, Тоня хмыкнула, но вроде не удивилась.
— Да, Светик, — сказала Тоня, — я забыла, это не Лариса, это Надя.
— А Гагиса мне лучше нгавится, — сказала девочка, не выговаривая ни «р», ни «л». — Можно, я тебя буду Гагиса звать?
— Нет, — сказала Надька, — зови Надя. Надя.
— Ладно, — согласилась девочка. — Пошли.
— Светик! Надя сегодня с тобой посидит. Ты посидишь с ней, а? — спросила Тоня Надьку. — Мы тут в одно место должны…
Надька кивнула. Хотя и не понимала: как это и зачем она будет сидеть с чужим ребенком?
— Нет, Гагиса лучше, — не унималась девочка. — Давай Гагиса?
— Нет, — сказала Надька круто, — всё.
Тут дворничиха опять подступила с метлой, и они пошли.
— Мы к десяти вернемся, — говорила Тоня. — Тебе куда ехать? На Первомайскую? Ну, это на метро пятнадцать минут.
Она летала по своей комнате, переодевалась за шкафом, бегала в ванную, красила губы.
— Ну, как я? — спрашивала.
— Отлично! — отвечала с полу маленькая Светлана, она возилась на полу с игрушками. Лейтенант сидел в кресле, резал ножом яблоко и тоже кивал: хорошо, мол. Другое яблоко ела Светлана, третье держала в руке Надька. Есть она не могла.
Еще был включен телевизор, еще заглядывала один, и второй, и третий раз соседка, тоже молодая женщина, звала Тоню к телефону, еще Тоня делала распоряжения:
— Чтобы в девять, как программа «Время», в кровать, вот тут все чистое, и хорошо бы под душем ее окатить, сумеешь?
— Да знаю я, все знаю! — кричала Светлана. — Мое полотенце синее вот тут лежит. — Она открывала шкаф, где виднелась стопка белья.
Все у Тони было раскрыто, открыто: здесь, мол, возьмете варенье, в холодильнике на кухне сосиски, пару картошечек отварите, там есть начищенная. Если что, Наташу позови, она дома будет. Это про соседку.
— Пока! Мы ушли! Мы скоро!
— Да знаю я, все я знаю! — повторяла Светлана и выталкивала мать. — Уже идите себе, куда идете, мы сейчас будем иггать, да, Надя? Будем?
Как только дверь за ними закрылась, Светлана тут же потянула Надьку за руку из прихожей: пошли, пошли скорей!.. Ты будешь со мной иггать? Будешь?
— Подожди, — сказала Надька и села в прихожей на стул. — Иди, я сейчас.
Очнулась — Светлана тянула ее, усаживала в комнате на пол, на ковер, тараторила. И вдруг обняла ее за шею, повернула к себе:
— Ну что ты, Надюша?.. Ты не ггусти, что ты ггустишь? Давай иггать.
Надька оторопела от этой детской ласки и не знала, как быть: обнять девочку или погладить?
— Во что? — спросила она. — Я не умею.
— Давай в больницу, — сказала девочка. — Ты будешь мама Тоня, а я Татьяна Петговна. Ты знаешь Татьяну Петговну?
Надька отрицательно покачала головой.
— Да что ты? Это ггавгач! Я буду ггавгач, а ты меня слушай. Мы будем лечить зверей. Как доктор Айболит. — И она потащила изо всех углов игрушки.
— Чума! — сказала Надька в растерянности.
— Чего? — спросила девочка.
— Так, ничего, — сказала Надька. — Давай играть.
Потом они смотрели «Спокойной ночи, малыши», и девочка сидела у Надьки на коленях. Потом она ее купала под душем, и соседка Наташа заглядывала на их крики. И она несла Светлану завернутой в синее полотенце. Потом кормила ее сосисками и пюре. Потом читала ей книжку с картинками. Потом сажала на горшок и опять читала. Ну, до упора дойдешь с этими детьми, ну и работа!
— Спи, я кому сказала! Поворачивайся и спи!
Наконец она заснула, — а было уже десять часов, — и Надька тут же заснула тоже, свернувшись в кресле.
Гремел вовсю телевизор, шел захватывающий фильм, и мамка Клавдя сидела в одиночестве с утра, пила чай и глядела вчерашнюю передачу.
— Ой! — вскрикивала она. — Куда ж он ее? Погубит!.. Батюшки! — Надька вошла, и мамка Клавдя так и обмерла, схватилась за стул: — Ой! О, господи, это ты!.. Надюшка!.. Ты живая?.. Что ж это ты делаешь-то? Дома не ночуешь! Где была?
Надька глядела мрачно, взяла со стола пряник, стала жевать, смотреть на экран. Налила из бутылки можайское молоко.
— Я у Жирафы ночевала, я тебе говорила.
— Чего ты мне говорила? Когда? А ну-ка! — Мамка Клавдя встала, взяла ее за руку, удивляя Надьку, осмотрела странно. — Достукалась?
— Да чего ты? — Надька продолжала смотреть на экран.
— Чего? Ты не знаешь «чего»? А? Не знаешь?
В это время на экране кого-то потащили, там закричали, посыпались выстрелы. И Надька и мамка Клавдя — обе глядели туда, но продолжали свой разговор:
— Уж и дома теперь не ночуй, да? Все одно?
— Да говорю, я у Жирафы, чего ты!
— Я знаю эту Жирафу! Как же ты могла-то? — Она опять схватила Надьку и странно глядела. — Ну? Ты скажи!
— Ну, чума! Отстань ты от меня!
— Она мне все сказала!.. Ой, срам! Ой, мало мне с тобой горя! Нет, она прокляла тебя, и я прокляну!
— Да какое ваше дело? — Надька вдруг засмеялась. — Какое?
— Не наше?.. А чье? Ты соображаешь?
На экране в это время убили женщину, и она умирала, закатив глаза.
— Ну? Что это значит-то с тобой? Как это? Когда?
— Да отстань!
Тут раздался звонок в дверь.
— Она! — сказала Клавдя. — Она-то прям не в себе. Гляди!.. Святая тоже нашлась… Иди вот сама открывай…
Надька, скривив улыбочку, пошла.
В дверь широко и резко вошла мама Шура.
— Собирайся! — сказала Надьке сурово. — И без всяких!
Надька откусила пряник и, не отняв его ото рта, смотрела на Шуру. Жевала.
— Без всяких! — напирала Шура. — Все!
Надькин взгляд говорил: не пугай. Ей было не до них.
