Ах, если бы учитель мог взлететь ввысь, как воздушный шар, и не делать больше диких прыжков на постоянно раскачивающейся палубе! И зачем только сумасбродному богачу Уильяму Кольдерупу вздумалось обречь его на такие пытки!
— Долго еще будет продолжаться эта ужасная погода? — по двадцать раз на дню спрашивал он у капитана Тюркота.
— Гм… Барометр пока не радует,— отвечал капитан, хмуря брови.
— А скоро ли мы прибудем на место?
— Скоро, господин Тартелетт!… Гм… теперь уже скоро… Придется еще немного потерпеть.
— И этот океан называется Тихим! — повторял несчастный в промежутках, между позывами к рвоте и акробатическими кульбитами.
Надо сказать, что учитель танцев страдал не только от морской болезни, но еще и от страха, охватывавшего его при виде громадных валов, поднимавшихся до уровня палубы. Хореографа оглушал грохот машинного отделения, шум выхлопных клапанов, выпускавших отработанный пар мощными толчками. Он всем телом ощущал, как пароход проваливается в какую-то пропасть и тут же выскакивает пробкой, взлетая на водяную вершину.
— Нет, тут ничем не поможешь, корабль непременно перевернется,— повторял несчастный, устремив на своего ученика бессмысленный взор.
— Спокойствие, Тартелетт! — утешал его Годфри.— Кораблю положено качаться на волнах, и при этом плавать, а не тонуть.
— Не вижу оснований для успокоения,— сердился танцор.
Одержимый маниакальной идеей, учитель танцев надел на себя спасательный пояс и не расставался с ним ни днем, ни ночью. Всякий раз, когда море немного успокаивалось, он надувал его потуже, но, как ни старался, ему казалось, что пояс еще недостаточно надут. Страх Тартелетта был вполне понятен. Человеку, не привыкшему к морю, разгул стихии доставляет немало тревог, а Тартелетт никогда не плавал даже по тихим водам бухты Сан-Франциско.
А между тем погода ухудшалась, угрожая шквальным ветром. Если бы пароход находился вблизи берега, на это указали бы семафоры[20].
Сотрясаемый гигантскими валами, корабль шел средним ходом, чтобы не вышла из строя машина и не сломался винт, который то погружался в воду, то, взлетая на волнах, работал вхолостую. В такие моменты лопасти били по воздуху, рискуя повредить двигатель. Из-под кормы «Дрима» слышались глухие выстрелы, и поршни двигались с такой скоростью, что механик едва успевал регулировать ход.
Вскоре от внимания Годфри не укрылось одно странное явление, причину которого он сначала никак не мог понять: ночью пароход трясло меньше, чем днем. Следовало ли отсюда заключить, что ветер стихал после захода солнца и наступало некоторое затишье?
Разница была настолько очевидной, что в ночь с двадцать первого на двадцать второе июня Годфри решил выяснить, в чем дело. Как раз в этот день море слегка штормило, ветер усилился, и казалось, что длинный день никогда не кончится. Дождавшись полуночи, Годфри поднялся, оделся потеплее и вышел на палубу. На вахте стоял капитан Тюркот. Он находился на мостике и пристально вглядывался вдаль. Годфри почувствовал, что, хотя ветер и не уменьшился, натиск волн, рассекаемых форштевнем «Дрима», заметно ослабел. Он поднял глаза и посмотрел на задернутую черным дымом трубу — дым отлетал не назад, а вперед, по ходу судна.
«Значит, ветер переменился»,— заметил он про себя.
Очень довольный своим наблюдением, Годфри поднялся на мостик и подошел к Тюркоту.
— Капитан! — окликнул он моряка.
Плотно закутанный в клеенчатый плащ, тот не слышал шагов и не мог скрыть своего удивления, увидев своего пассажира.
— Это вы, мистер Годфри? Вы… Здесь…
— Да, капитан, я пришел спросить у вас…
— О чем? — перебил его Тюркот.
— Ветер не переменился?
— Нет, мистер Годфри, к сожалению, нет… И я боюсь, как бы он не был предвестником бури.
— Однако ветер теперь сзади!
— Ветер теперь сзади… В самом деле… Да, ветер сзади…— повторил капитан, почему-то раздосадованный замечанием пассажира.— Но… помимо моей воли,— добавил он.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что для безопасности судна пришлось изменить направление, чтобы уйти от бури.
— Досадно, если мы из-за этого задержимся,— сказал Годфри.
— Да, очень досадно,— согласился капитан,— но днем, как только море немного стихнет, я снова поверну на запад. А сейчас советую вам, мистер Годфри, вернуться в каюту. Доверьтесь мне! Постарайтесь уснуть, пока нас качает на волнах. Так будет лучше.
Годфри покорно кивнул головой и бросил тревожный взгляд на небо, по которому стремительно мчались низкие тучи. Затем он покинул мостик и вернулся в свою каюту, где тотчас же погрузился в крепкий сон.
На следующее утро, двадцать второго июня, ветер не успокоился, но «Дрим», как и обещал капитан Тюркот, пошел прежним курсом. Столь странное плавание — днем на запад, ночью на восток — длилось еще двое суток. Постепенно стрелка барометра стала указывать на повышение давления, и ее колебания были уже не такими резкими. Следовало ожидать, что с переменой ветра корабль избежит бури.
Действительно, так и случилось.
Двадцать пятого июня около восьми часов утра, когда Годфри поднялся на палубу, легкий северо-восточный ветерок гнал по небу облака. Солнечные лучи играли на снастях судна, отбрасывая яркие блики. Море, отсвечивавшее зеленью в глубине, серебрилось на поверхности, легкий ветерок покрывал пеной гребни волн. Собственно говоря, это и были не волны, а легкая морская зыбь, тихо качавшая пароход. Зыбь или волны, затишье или буря — для учителя танцев Тартелетта все было едино. Он полулежал на палубе, безмолвно открывая и закрывая рот, словно карп, вынутый из воды.
Помощник капитана, стоя на полуюте, глядел в подзорную трубу, направив ее на северо-восток.
Годфри приблизился к нему.
— Ну что,— сказал он весело,— сегодня, пожалуй, лучше, чем вчера!
— Да, мистер Годфри,— ответил помощник,— море успокоилось.
— И «Дрим» взял прежний курс?
— Нет еще.
— Нет? Но почему же?
— Потому что шквальный ветер отогнал нас к северо-востоку, и теперь требуется снова проложить курс. В полдень мы произведем наблюдения, и капитан даст нам указания.
— А где он сам? — спросил Годфри.
— Капитана нет на борту.
— Нет на борту?
— Да… ему пришлось ненадолго покинуть судно. Когда небо прояснилось, вахтенные заметили на востоке буруны, не обозначенные у нас на карте. Чтобы узнать, что это за рифы, капитан Тюркот приказал спустить шлюпку и вместе с боцманом и тремя матросами отправился на разведку.
