Вопрос с большей частью оборудования, в том числе двумя мини-автобусами Mitsubishi службы техподдержки, окончательно решился за считанные часы до отправления. Ради этого наша команда неделю работала практически на износ, люди не спали по двое суток. Эван, конечно, был готов уже давно. Его хлебом не корми — дай навести порядок, все разложить по полочкам и каталогизировать для наведения справок в будущем. Он потом рассказывал мне, что вечером накануне отправления аккуратной стопочкой сложил у кровати одежду на утро — трусы и носки сверху, рядом лежали не менее аккуратно собранные сумки. Я же, наоборот, все оставил на самый последний момент и потом под тревожным взором Эвана торопливо распихал свою одежду, снаряжение и запчасти по сумкам, совершенно не обращая внимание ни на порядок складывания вещей, ни на сам процесс. Было неожиданно и приятно потом обнаружить, что мой багаж занимал гораздо меньше места и крепился к мотоциклу гораздо легче, чем у Эвана. Но все-таки стрелка весов зашкаливала за треть тонны. Столько весили наши мотоциклы со всем багажом — включая два боковых кофра, ящик с коммуникационной и съемочной аппаратурой, разработанной специально для нас фирмой Sonic, и сумкой на бензобаке. К задним сиденьям еще были привязаны огромный вещмешок и палатка.
Осторожно выкатив мотоциклы на дорогу, мы с ужасом подумали: они наверняка опрокинутся, если их поставить на боковые подножки. Рядом стояли и смотрели Ойли с детьми и еще мой друг Рой, владелец мотосалона, который очень помогал нам все это время. Моя сестра-близнец Дейзи заявилась со своим парнем, Питером, и теперь размахивала огромным транспарантом, сделанным из старого покрывала. На нем было написано: «Чарли и Эван! Удачи! Летите, как бабочки!». Очень красиво так сделано, с любовью. Еще Дейзи одела нам на шеи крестики, где уже висели медальоны Святого Христофора, покровителя «самодвижущихся повозок, дорожной полиции и всех путешественников», всевозможные талисманы и амулеты на счастье. Питер тем временем проталкивался сквозь толпу, широко раскинув руки и возвещая: «Великий Час Настал! Великий Час Настал!»
Там же на улице стояли некоторые друзья и родственники Эвана, в том числе его дядя Дэнис. Ойли принесла мне кофе, но в общем старалась лишний раз не подходить. Дети плясали вокруг, постоянно обнимая и задавая вопросы, но я слишком сильно нервничал, чтобы на них отвечать. Еще никогда в жизни так не волновался. Конечно, бывали сложные моменты, с пробуждениями посреди ночи — особенно в ту неделю между Рождеством и Новым годом, когда еще ничего не было ясно насчет соглашения с телевизионщиками. Я постоянно спрашивал себя, правильно ли поступаю, уезжая на три месяца и бросая все. Меня мучили и такие мысли: что будет, если что-то пойдет не так. Каждый мотоциклист знает правило дороги: одна большая авария — и тебе конец. С женой о таких вещах говорить бы не хотелось, и я оставался один на один со своими демонами. Эван потом рассказывал, что его мучили те же мысли. У него тоже случались бессонные ночи. Иногда по утрам, придя в гараж, мы видели по усталым и покрасневшим глазам друг друга, что оба полночи думали об одном и том же.
Эван говорил, что это было самое долгое прощание в его жизни. Каждый день на протяжении последних двух недель перед отъездом, приезжая в гараж, он рассказывал о царящей у них дома печали. В одно особенно грустное утро он поведал о том, как они танцевали на кухне с Карлой, старшей дочкой, под новый альбом Proclaimers. «Ей так понравилось, — говорил Эван. — Я держал ее на руках. Мы кружились по кухне, а потом я обернулся и увидел, что Ив плачет… Это было ужасно… И ничего тут другого не остается — только грустить». В другие дни, чувствуя, что его домашние совсем несчастны из-за его скорого отъезда, он подолгу не мог выйти из дома. Тогда как Ойли порядком надоели эти четыре месяца подготовки, и она уже хотела, чтобы это все поскорее закончилось, семье Эвана примириться с его отъездом было гораздо труднее. За пару дней до отправления он сказал: «Мне так плохо — я вчера чуть было из дома не убежал. Все ужасно грустят, и захотелось сбежать оттуда — это невыносимо. Мне все время тяжело. Даже с Ив. Она очень несчастна, на себя совсем стала не похожа. И это не для того, чтобы я почувствовал себя виноватым или что-то типа того — а из-за моего скорого от езда. Мне ужасно больно, хочется бросить все и сбежать».
В понедельник, когда до отъезда оставалось всего два дня, стало плохо и мне. Гоня страхи и тревожные мысли прочь, я сказал себе: все будет хорошо. Нужно делать свое дело, и на отвлеченные размышления нет времени.
Когда мы уже собирались выкатить мотоциклы на дорогу, приехали Расс, Дэвид и Джо Меллинг (менеджер проекта) с целой пачкой бумаг. Джо объяснила, что это копии всех виз, водительских прав, паспортов и других необходимых документов. Меня взяла злость. «Нашли, блин, время — 8.15 утра, когда мы уже уезжаем: теперь все придется распаковывать и запихивать эти чертовы бумажки! — кричал я. — Где вы были вчера? Или позавчера? Чего вы там делали с ними все это время?» Я был вне себя, но вскоре гнев прошел, уступив место чувству вины. Джо немало потрудилась, добывая все эти визы, а всю прошлую ночь, пока я спал, она работала, чтобы к утру все было готово. Давно у меня не было таких срывов. Я обнял Джо, извинился и сказал, что я просто тупица. Но в глубине души все-таки злился, потому что уже уложенные вещи пришлось перекладывать, а мотоцикл стал еще тяжелее.
Когда пришло время прощаться, меня трясло. Эван уже попрощался с Ив, дочерьми и матерью у себя дома, оставив их в слезах. К счастью, мои дочки, Дун и Кинвара, вели себя довольно спокойно и сдержанно — мы всё обсудили раньше. Я их крепко обнял и велел заботиться о маме. Потом поцеловал Ойли и стиснул ее изо всех сил, стараясь сдержать эмоции. Сначала у меня это даже получалось, а затем я перекинул ногу через седло, тут же потерял равновесие и уронил тяжело груженый мотоцикл на глазах у тридцати человек. Я посмотрел на Ойли и понял ее чувства. Видно было, что она вот-вот расплачется, и у меня тоже уже не было сил сдерживаться. С помощью кого-то из зрителей мы подняли мотоцикл, и, стиснув покрепче зубы, я поехал прочь от своей семьи и друзей. Хорошо, что впереди ехал Эван. Меня так била дрожь, что я с трудом контролировал мотоцикл. Даже не мог нормально держать руль, был не в состоянии управлять этой машиной. Я вообще ничего не мог. Все вокруг расплывалось в потоке слез — я почти ничего не видел через стекло шлема. Когда мы доехали до заправки, я уже был без сил. Внутри накопилось слишком много переживаний, связанных с расставанием с женой и детьми, да еще в последние дни были всякие домашние передряги — приходилось улаживать кучу дел. И тут я снова уронил мотоцикл, разбив поворотник. Байк, конечно, сильно не пострадал, но на моей гордости остался большой шрам.
