Всю первую половину мая около сотни индейцев и негров трудились не покладая рук и сотворили просто чудеса. Быть может, некоторые добрые люди горько посетовали бы, видя, как вековые исполины падают один за другим под топорами дровосеков; но деревьев там было такое несметное множество — и на берегах реки, и на островах вверх и вниз по течению, до самого горизонта,— что вырубка участка в пол квадратной мили не могла оставить в лесу сколько-нибудь заметной прогалины.
Через три недели после начала работ на мысу между Амазонкой и ее притоком Наней все было вырублено начисто. Жоам Гарраль не велел оставлять даже молодую поросль, которая через двадцать — тридцать лет могла стать таким же лесом. Лесорубы не пощадили ни единого деревца, все было снесено «под гребенку».
Этот участок земли, с двух сторон омываемый водами великой реки и ее притока, предназначался для земледелия: его вспашут, обработают, засеют и засадят, и на следующий год всходы маниоки, кофе, иньяма, сахарного тростника, кукурузы, арахиса покроют почву, еще недавно затененную густым тропическим лесом.
Еще не закончилась третья неделя мая, а все деревья уже рассортировали по качеству древесины и по плавучести и симметрично разложили на берегу Амазонки, где и начнется постройка исполинского плота — жангады, настоящей плавучей деревни. Настанет час, когда река, вздувшаяся от весеннего паводка, поднимет эту громаду и унесет за сотни миль, к побережью Атлантического океана.
Все это время Жоам Гарраль лично руководил всем: сначала на месте вырубки, потом возле реки.
Якита вместе с Сибелой готовилась к отъезду, хотя старая негритянка никак не могла взять в толк, зачем уезжать оттуда, где всем так хорошо.
— Но ты увидишь много такого, чего ты никогда не видела,— твердила ей Якита.
— А будет ли оно лучше того, что мы привыкли видеть? — неизменно отвечала Сибела.
Ну а Минья и ее наперсница Лина больше думали о том, что касалось их самих. Для них речь шла не просто о путешествии: они навсегда уезжали из дому, им следовало предусмотреть тысячу мелочей, связанных с устройством в новой стране, где юная мулатка по-прежнему будет жить возле хозяйки, к которой она так привязалась. У Миньи было тяжело на сердце, но хохотушку Лину ничуть не огорчала разлука с Икитосом. С Миньей Вальдес она заживет нисколько не хуже, чем с Миньей Гарраль. Отучить Лину смеяться можно было, только разлучив их, но об этом никто не помышлял.
Бенито помогал отцу во всех работах, учась управлять фазендой, в которой со временем станет хозяином. А Маноэль делил свое время между домом, где Якита с дочерью не тратили времени зря, и местом вырубки, куда Бенито тащил своего друга чаще, чем тому хотелось. Впрочем, Маноэль, понятное дело, делил свое время очень неравномерно.
В воскресенье, двадцать шестого мая, молодежь решила немного отдохнуть и развлечься. Погода стояла прекрасная, легкий ветерок с Кордильер смягчал жару. Все манило из дому на свежий воздух.
Бенито и Маноэль пригласили Минью в большой лес, раскинувшийся на правом берегу Амазонки, напротив фазенды, чтобы попрощаться с чудесными окрестностями Икитоса.
Молодые люди решили захватить с собой ружья, но обещали не покидать своих спутниц и не гоняться за дичью — за это поручился Маноэль.
Минья с радостью приняла приглашение. Жоаму и Яките гулять было некогда. Во-первых, план жангады был еще не закончен, а с постройкой плота нельзя было запаздывать; во-вторых, Якита и Сибела, хотя им и помогала вся женская прислуга фазенды, не хотели терять и одного часа.
После завтрака, часов в одиннадцать, двое молодых людей и две девушки отправились на берег — к месту слияния двух рек. Их сопровождал негр-слуга. Все уселись в убу и, проплыв между островами Икитос и Парианта, пристали к правому берегу Амазонки.
Лодка причалила к естественной беседке из великолепных древовидных папоротников, увенчанных на высоте тридцати футов зеленым веером из мелких бархатистых веточек с тончайшим кружевом резных листочков.
— А теперь, Маноэль,— сказала Минья,— я покажу вам наш лес: вы новый человек в верховьях Амазонки, а мы здесь дома. Позвольте же мне выполнить обязанности хозяйки.
— Дорогая,— ответил молодой человек,— вы будете такой же хозяйкой в Белене, как и у себя на фазенде. Там, как и здесь…
— Послушай, Маноэль, и ты, сестрица! — нетерпеливо вскричал Бенито.— Надеюсь, вы пришли сюда не за тем, чтобы обмениваться любезностями. Забудьте хоть ненадолго, что вы жених и невеста!
— Ни на один час, ни на одну минуту! — выпалил Маноэль.
— А если Минья тебе прикажет?
— Не прикажет.
— Как знать! — засмеялась Лина.
— Лина права,— сказала Минья, протягивая руку Маноэлю.— Давайте сделаем так, как хочет мой брат. Итак, мы порываем все связи. На время прогулки мы с вами больше не жених и невеста, я не сестра Бенито, а вы ему не друг!
— Еще чего! — возмутился Бенито.
— Браво, браво! Мы все незнакомы между собой! — подхватила Лина, весело хлопая в ладоши.
— Мы все чужие друг другу и встречаемся в первый раз,— продолжала Минья,— мы здороваемся, знакомимся…
— Сударыня,— проговорил Маноэль, почтительно кланяясь девушке.
— С кем имею честь говорить, сударь? — осведомилась Минья с полной серьезностью.
— С Маноэлем Вальдесом, который будет счастлив, если ваш брат соизволит представить его…
— К черту треклятые церемонии! — вскричал Бенито.— Оставим эту дурацкую затею! Будьте уж лучше помолвлены, друзья мои. Сколько вам угодно! Хоть навсегда!
— Навсегда!…— эхом отозвалась Минья.
Ответ ее прозвучал так непосредственно, что Лина рассмеялась громче прежнего.
Маноэль поблагодарил девушку нежным взглядом за это невольно вырвавшееся слово.
— Если мы наконец пойдем, то будем меньше болтать! Вперед! — крикнул Бенито, желая выручить смущенную сестру.
Однако Минья не спешила.
— Погоди, Бенито,— сказала она.— Ты видел, я была готова послушаться тебя. Ты хотел заставить нас с Маноэлем забыть о нашей помолвке, чтобы мы не портили тебе прогулку. А теперь ты исполни мою просьбу, чтобы не портить прогулку мне. Хочешь ты того или не хочешь, но обещай забыть…
— О чем? — удивился Бенито.
— Забыть, что ты охотник, дорогой братец!
— Как! Ты мне запрещаешь?…
— Я запрещаю тебе стрелять в этих прелестных птичек — попугаев, кассиков, куруку, так весело порхающих по лесу. Запрещаю убивать всякую мелкую дичь, которая нам сегодня не нужна. Вот если какой-нибудь ягуар или другой хищник подойдет слишком близко — тогда другое дело.
