— Как же вы попали в Англию?
— В конце сороковых годов из Германии стали разъезжаться кто куда: одни в Америку, другие — в Австралию. А в наш лагерь приехали вербовщики из Англии. Мы с Милей как раз поженились, а в лагере семейных бараков не было, вот мы и поехали в Бирмингем. Там обустроились, английский язык выучили, дом купили в рассрочку. И уже в 1955 переехали в Новую Зеландию. Первые два года я трудился на механическом заводе: тянул проволоку. Это была очень тяжелая работа! Потом меня перевели в уборщики. Девять лет до выхода на пенсию я проработал со шваброй в руке.
На следующий день в гости к Кругленко зашла Марина Андреевна Пейдж. Она попала в Новую Зеландию в 1949 году с первой группой русских эмигрантов, прибывших из итальянского Триеста на судне «Дандалк-бэй».
— Новозеландцы тогда почему-то предпочитали брать к себе беженцев из Прибалтики. Среди них затесалось и несколько русских: Борис Евгеньевич Данилов, сын инженера-железнодорожника с Транссибирской магистрали; Андрей Николаевич Сенаторский — сын летчика императорской авиации; Мира Ивановна Бениш… При отборе кандидатов на переселение в Новую Зеландию вначале отправляли людей старше 50 лет и родителей с дочерьми. Только после них дошла очередь и до молодежи. На судне «Хеленик-принс» привезли поляков (среди них русских было еще больше). Везли всех в долг. Но за это два года мы должны были отрабатывать. А жили все вместе в лагере, в бывших военных бараках в Пахиатуа, недалеко от Палмерстон-Норт.
Марина Андреевна была знакома практически со всеми первыми русскими эмигрантами. Она принесла с собой домашние альбомы, заполненные пожелтевшими фотографиями с группами людей на фоне поездов и пароходов, и стала показывать.
Центром русской общины могла стать только православная церковь. Вначале под нее приспособили теплицу. Николай Михайлович Кругленко нашел участок земли и стал объезжать всю русскоязычную православную общину, уговаривая людей подписываться на строительство. В среднем каждая семья жертвовала на церковь по 25 фунтов — это тогда была средняя месячная зарплата. Много стройматериалов получили бесплатно, работали на постройке, естественно, тоже всем миром. Когда церковь освятили, отец Алексей Годяев начал в ней служить. Вплоть до начала 1980-х гг. он один обслуживал все три православных прихода — в Веллингтоне, Крайстчерче и Окленде.
Вторая волна русской эмиграции нахлынула в 80-е годы. Тогда в городок Литлтаун заходило много советских рыболовных судов — до 20 в день. Некоторые моряки становились «невозвращенцами» и подавали на статус беженца. В Новой Зеландии их называют «прыгунами». В начале 90-х годов пошла третья волна эмиграции — добровольная. Современные российские эмигранты приезжают, пройдя отбор «по баллам». Практически все они с высшим образованием: врачи, преподаватели, инженеры, артисты…
Южные Альпы
На выезде из Крайстчерча меня подобрал Антони Броган.
— Ты был специалистом по компьютерам? А я сейчас преподаю детям информатику. Вот было бы здорово, если бы ты пришел в мою группу и рассказал школьникам о российских компьютерах. В любом случае, если опять заедешь в Крайстчерч, заходи в гости.
С прибрежного шоссе № 1 я свернул в глубь острова, к Южным Альпам, которые маори называют Аораки. Двое туристов подбросили меня до озера Текапо. На берегу стоит англиканская церковь «Доброго пастыря». Ее можно увидеть на открытках, продающихся в сувенирных магазинчиках по всей Новой Зеландии. Церковь снимали в разных ракурсах, но всегда только снаружи. Что находится внутри, для меня так и осталось загадкой. Дверь была наглухо закрыта, вокруг никаких домов, где мог бы жить священник или хотя бы охранник, видно не было. Но с поиском места для ночлега проблем не было. Весь широкий галечный пляж был в моем единоличном распоряжении.
Утром немецкий турист из Баварии подбросил меня до смотровой площадки у озера Пукаки. Говорят, в хорошую погоду оттуда можно разглядеть вершину горы Кука. Но в тот день она была закрыта сплошной пеленой облаков. Да и вообще день был пасмурный, моросил дождь.
До самой макушки на высоту 3764 метров я забираться не собирался. И у подножия самой высокой горы острова есть на что посмотреть: снежные пещеры, ледяные водопады, причудливые фигуры из снега и льда, ледниковые озера… И, что совсем не удивительно, вокруг не было ни души. Туристический сезон еще не начался.
На трассу я вернулся с женщиной из обслуживающего персонала отеля, пустовавшего в ожидании начала туристического сезона. Потом меня подобрала парочка туристов из Англии.
В Оамару я ходил с видеокамерой вокруг пресвитерианской церкви Святого Петра, примериваясь, с какой точки удобнее будет снять. И как раз в этот момент из церкви вышел мужчина. С интересом меня разглядывая, он подошел к своей машине, сел за руль, включил зажигание, стал отъезжать, но потом его, видимо, все же разобрало любопытство. Он приоткрыл окно и спросил:
— Ты откуда? Из России? Давай садись ко мне в машину. Я покажу тебе город.
Так я познакомился с Гарри. Он провез меня кругами по центру Оамару, застроенному зданиями из одинакового желтого песчаника, а затем пригласил к себе домой.
С вершины холма открывается вид на десятки километров вокруг.
— Этот участок земли принадлежит нам уже лет тридцать. Но до 1991 г. мы пасли здесь овец. Только когда я ушел на пенсию, стал строить дом. Он и сейчас еще немного не доделан.
Обстановка внутри самая богемная — рояли (два!!!), электрические синтезаторы, навороченный компьютер с кучей книг по языкам программирования и операционным системам… Джуди, жена Гарри, казалось, ничуть не удивилась нежданному гостю и сразу принялась готовить праздничный ужин. А мы поехали смотреть желтоглазых пингвинов. Эти пингвины считаются одним из самых крупных видов. А в Новой Зеландии — самым крупным. К сожалению, нам удалось увидеть только одного, да и то издалека.
В Оамару живут и синие пингвины. Они значительно уступают по размеру, но зато их там намного больше, чем желтоглазых. Для туристов отгородили часть берега возле порта. Вход, естественно, платный, но меня, как российского журналиста, пропустили и так. Пингвины под красными прожекторами, как в комнате для печатания черно-белых фотографий, шествовали из моря к своим гнездам. А зрители сидели на трибунах, как болельщики футбольного матча.
С утра экскурсия по городу продолжилась. Я никуда не спешил. Гарри тоже делать особенно было нечего. Он всю жизнь держал мебельный магазин и на пенсии, очевидно, страдал от безделья.
Оамару известен своими церквями, католическими школами-интернатами (в одной из них Гарри и учился). Все мало-мальски важные здания построены из одинакового желтого песчаника. Фабрика-каменоломня, из которой его привозят, находится километрах в двадцати от города. Гарри отвез меня и туда, чтобы я мог воочию увидеть, как из скалы выпиливают каменные блоки, используемые для строительства домов — как в Оамару, так и в окрестностях. Потом мы заехали в Хампден — небольшую рыбацкую деревушку на берегу океана, а оттуда отправились в Моераки-боулдерс. Там морские волны создали на берегу несколько десятков удивительных валунов совершенной полусферической формы. Но и на этом экскурсия еще не была закончена. От булыжников мы отправились к маяку на Шаг-пойнт. За маяком, на крайней оконечности мыса находится маленький заповедник с тюленьим лежбищем. По соседству с ними тоже живут желтоглазые пингвины. И здесь их вдвое больше, чем возле Оамару, — ровно два пингвина!
