Вся наша одежда на нас, мы готовы переночевать или проработать всю ночь наверху даже без палатки и спальных мешков. Я взял запасные меховые рукавицы, пару шерстяных носков. В рюкзаке у меня фотоаппарат, вымпелы, значки, кошки Ефимова, которые не взял наверх Эдик. В наружный карман ветрозащитной куртки, высунув антенну, положил рацию и держу ее на приеме.
Возле палатки минут 5 жду Бершова, который возится с кошками. Увидев, что Серега закончил, я пошел по перилам наверх в направлении Западного гребня. Рюкзака за спиной почти не чувствую. Перильная веревка штурмовой двойки быстро кончилась. Пришлось разматывать нашу связочную веревку длиной 30 м., которую мы вырубили в ледопаде. С нею мы проходили вcю экспедицию, связываясь, где было нужно, между собой, от базового лагеря до лагеря I. Она сплетена из лески, поэтому почти ничего не весит.
Впереди 40-метровый крутой осыпной склон, выводящий на снежный Западный гребень. Мы пошли одновременно. Подача кислорода из баллонов была на 2 литра в минуту, но, видимо, мы шли слишком быстро, потому что дыхание начало сбиваться. Метров через 30 пришлось остановиться и отдышаться. Необходимо контролировать свое состояние. Лучше сбавить темп, чтобы все время идти не останавливаясь. Светлого времени у нас часа 1,5–2, не больше, и за это время нужно подняться как можно выше.
Через несколько, веревок я уже был мокрый, а это чревато обморожениями. Рюкзак врезался в плечи.
На пути встречаются крутые скальные стенки метров по 5–8. На первой из них я сломал антенну, которая все время торчала у меня перед глазами и мешала лезть.
Первая связь с базой и с группой наверху состоялась через час после нашего выхода. Мы были в это время на гребне, и Бапыбердин сказал, что они нас видят, хотя мы их только слышали. Связь я вел на ходу, она заняла всего несколько минут: через маску говорить плохо, а снимать ее нет времени. Да и говорить не о чем, нужно только действовать.
Минут 15 назад я слышал звук падающего баллона. Это последний баллон, которым пользовался Мысловский. Кислорода у них больше нет, а это означает, что темп спуска совсем замедлится, если не упадет до нуля. На связи просили ребят двигаться хоть как-нибудь. Да они и сами хорошо понимают: движение для них сейчас — это жизнь.
Наступают сумерки. Мы уткнулись в отвесную стену прямо на гребне. В консультации о пути подъема, которую успел дать Балыбердин на очередной связи, об этом жандарме не упоминалось. Было сказано — держаться все время правой стороны гребня. Начинаем обходить скалу по полке справа. Но метров через 30 поняли, что идем не туда, нужно возвращаться. Путь идет слева в обход этой серой стены. Направление теперь видно по красным тонким веревкам, повешенным какой-то из предыдущих экспедиций. Ребята тоже шли здесь, это видно по следам, оставленным кое-где на заснеженных плитах.
Погода портится, усиливается снегопад, стемнело, хотя где-то сквозь редкие тучи пробивается лунный свет. Мы идем с теневой стороны гребня, что ухудшает видимость. Около часа заняло лазание в темноте по заснеженным, крутым, порой отвесным скалам. До гребня меньше 100 м. Я остановился у старого крюка, наполовину уже вылезшего из скалы под действием мороза и солнца. Веревка, которая привела нас к этому месту, уходит горизонтально влево, а нам нужно идти вверх, на гребень.
Серега подходит ко мне. Мы снимаем маски и зовем ребят: в этом месте мы можем разминуться с ними. Но из темноты никто не отзывается. Серега ушел вперед, я выдаю веревку через старый крюк, добитый мной по самую проушину. Вершина уже совсем близко. Неужто ребята за 6 часов так мало прошли на спуске?
Теперь мы идем одновременно, скалы выполаживаются, страховка осуществляется через порой попадающиеся выступы скал. Кучу чужих лежащих на скальном выступе скальных крючьев мы не трогаем — у нас есть еще свои, хотя место это запоминаем на случай, если они понадобятся на спуске. Серега вышел на гребень, остановился и опять начал кричать. Тут же ему ответили с той стороны гребня. Ребята потеряли путь спуска, уклонились от маршрута. Мне не терпится увидеть их своими глазами, убедиться, что все в порядке. Та сторона освещается луной, и хоть что-то видно.
С гребня внизу, в камнях, метрах в 30 ниже, я увидел три силуэта. Первый сидит под огромной скальной глыбой, второй суетится между первым и третьим, а третий стоит, опершись о камень двумя руками. Вниз — не вверх. Через минуту я уже возле них.
Первый был Мысловский. Он поднялся, мы обнялись, он опять сел. Я потрепал Балыбердина, поздравляя и приветствуя одновременно. Отвечать на наши приветствия у ребят не было сил. И Эдик и Володя еле выговаривали слова, после каждого делая длинную паузу, чтобы, собравшись с силами, выговорить второе слово. Мы говорили сняв маски.
Я достал из внутреннего кармана пуховки флягу с теплым компотом, отдал Володе. Отпив половину, он передал ее Эдику. Серега вытащил карманное питание — инжир и орешки. Сразу же начали подсоединять кислородные аппараты. Сперва Мысловскому, у которого чехол из-под палатки — вместо рюкзака — до половины был набит камнями. Даже в такой ситуации он не бросил их, в то время как Володя оставил даже свои кошки под вершиной, столь необходимые сейчас, когда скалы присыпаны свежевыпавшим снегом. Расход кислорода мы поставили пока 2 литра в минуту, и Эдик начал оживать. Я достал вторую флягу компота и отдал ему. Потом мы начали прилаживать кислородный баллон Володе. Свой рюкзак, набитый камнями и разными другими трофеями с маршрута, он тоже бросил под вершиной, надеясь вернуться завтра, чтобы подобрать все. Мы сказали, что не будем возражать, если он завтра из лагеря V пойдет Наверх за разбросанными вещами, а сегодня нужно торопиться вниз — впереди ночь. Ему мы сделали шлейку через плечо и за редуктор подвязали баллон, поставив расход кислорода на 1 литр. Для него этого было достаточно.
Кошки Ефимова, которые я принес из лагеря V, они надевать отказались, ссылаясь на отсутствие второй пары. Пришлось спрятать их под камнем. Когда ребята, попив компота и надышавшись кислородом, стали нормально разговаривать, мы начали расспрашивать их о пути вверх. Поняв, на что мы намекаем, они не стали возражать против нашего восхождения. До вершины, по их рассказам, было не больше 3 часов.
Теперь нужно было сообщить о нашем намерении в базовый лагерь, где должны были понять нас. Я доложил о состоянии нашей четверки и о дальнейших планах начальнику экспедиции, но окончательно договориться не смог: рация перестала принимать — на морозе сели батарейки. Володя вытащил из-под пуховки свою рацию и попросил дать четкий ответ. База ответила: нет. Гора уходила от нас по воле сидящих внизу, но мы не сдавались. Серега забрал у Володи рацию, по которой тоже уже еле было слышно, и закричал:
