В Южном полушарии празднование главного христианского праздника — Рождества — приходится на самый разгар лета. Но иммигранты и их потомки продолжают упорно держаться привезенных из Европы традиций — елка, индейка, подарки всем, от мала до велика, и, естественно, выпивка. Куда же без нее.
Наиболее ревностные христиане-баптисты в этот день не забывают и о Боге. Вечером 24 декабря все собрались на торжественное богослужение. Вначале слово дали гостям. Хепберн рассказала о том, как в Норвегии дети, приготовив свои чулочки для подарков Санта-Клауса, тревожно засыпают, терзаясь вопросом: «Что им достанется от всемогущего и доброго Святого?» Потом я поделился тем, как в России Рождество, смешавшись с Новым годом и Старым Новым годом, превратилось в трехнедельный хмельной марафон. Закончилась торжественная часть кратким пересказом — видимо, для тех, кто еще не знал или уже забыл, — библейской истории, которая каждый год празднуется всем христианским миром. После окончания торжественной части состоялся концерт художественной самодеятельности: пастор на амвоне играл на электрогитаре, а прихожане со свечками в руках (прямо как публика на рок-концертах) хором распевали гимны, слова которых предусмотрительно высвечивались на стене.
25 декабря принято собираться за праздничным столом на обильный ужин и дарить друг другу подарки. Естественно, каждый старается оказаться в этот день в кругу своей семьи. Рабочие-новозеландцы разъехались по домам — все равно несколько дней работать никто не будет. Мне, Хепберн и Гийому до дома было слишком далеко. Поэтому Джон Гилкрист из христианского сострадания пригласил нас к себе. Все было, как положено: и елка, и шампанское, и… клубника со взбитыми сливками. Но больше всего мне праздник запомнился тем, что на видео смотрели только что появившийся, но страшно разрекламированный мультфильм «Шрек».
Черешня
После Рождества в «Восточных небесах» началась уборка клубники. На нее приглашали всех, кто мог похвастаться крепкой спиной. У меня, честно говоря, не было желания ползать целыми днями на карачках, сколько бы за это ни платили. Но и без работы я остаться не боялся. Ведь одновременно с клубникой стала созревать и черешня. И ее тоже уже начинали убирать.
У Джона Гилкриста в саду черешневых деревьев нет. Но в Роксборо в разгар сезона найти работу сможет даже самый ленивый — заходи в первые попавшиеся ворота, везде нужны сезонные рабочие. Можно даже выбирать, где выгоднее работать. Джон Гилкрист стал «сватать» нас своему другу — естественно, тоже баптисту. И есть ли в Роксборо среди владельцев садов не баптисты?
Жить мы продолжали там же — в саду Джона Гилкриста (и платили за это, как прежде, по 35 долларов в неделю — только уже наличными, а не в виде «налога» с зарплаты), и каждый день ездили на светло-зеленом «Датсуне» на работу и обратно.
За каждое полное пятилитровое ведерко черешни платили вначале по 4, затем по 4,5 и, наконец, по 5 новозеландских долларов (в Японии покупателям это же количество ягод обойдется уже в 10 раз дороже). За день при определенной ловкости рук можно было заработать от 100 до 150 долларов. Но собирать нужно не все подряд, а только достаточно красные, целые ягоды и обязательно с черенками. В том году сезон для черешни оказался неудачный. Как раз в самый разгар ее созревания пошли сильные дожди, и большая часть ягод полопалась. Они и товарный вид потеряли, и на длительное хранение не годились. Только в переработку. А для садоводов это прямой убыток.
Есть разрешалось сколько угодно. Хоть целый день только этим и занимайся! Никаких норм выработки — сколько соберешь, за столько и заплатят. Вот и получается, что выгоднее как раз не есть, а работать. При хорошей работе за один день получишь столько, что в супермаркете на месяц черешни накупить сможешь.
Летящий трактор
Уборка черешни была в самом разгаре, но с 7 января у Джона Гилкриста стали поспевать абрикосы. Он тут же потребовал, чтобы мы вернулись. Я некоторое время колебался: «А может, вообще уйти? Продолжать работать на сборе черешни. Или собирать абрикосы?» Но, как всегда, победила любознательность. Абрикосы я еще ни разу в жизни не собирал.
За них вначале тоже установили сдельную оплату — по 2 доллара за сумку. Сумка в три раза больше, чем ведро для черешни. Но и сами абрикосы примерно в три раза больше. Должно вроде получаться примерно столько же, сколько мы зарабатывали на черешне. Но не получалось.
Абрикосы нужно убирать не все подряд, а только те, которые достигли определенной степени зрелости — пожелтели, но еще не размякли. Но и бросать еще незрелые плоды на деревьях, как мы делали это с черешней, тоже не принято. Поэтому одни и те же деревья мы проходили по два-три раза с разницей примерно в неделю.
Поначалу довольно трудно было безошибочно отделять плоды, которые нужно собрать, от тех, которые могли подождать еще неделю. Джон, видя, что в погоне за скоростью мы оставляем на ветках слишком много, нервничал.
— Не хватайте по верхушкам. Когда мы вернемся к этому дереву, они переспеют, — ругался он и пытался увещевать, взывая к нашей совести: — Вы понимаете, что мы целый год работаем ради этих нескольких недель!
Но эти увещевания не всегда действовали. Хочешь не хочешь, а при сдельной работе скорость становится значительно важнее, чем качество. Поэтому, когда мы перешли к сбору особенно дорогих и нежных сортов абрикосов, нас перевели на почасовую оплату.
Работать сразу стало легче. Но неинтересно. Я-то знал, что не могу соревноваться в скорости с местными рабочими. Даже когда я работал так медленно, что чуть не засыпал на ходу, моя скорость была примерно в два раза выше, чем у новозеландцев. А платили нам одинаково! Причем одинаково мало.
Что хорошо при повременной оплате — можно аккуратнее и внимательнее следить за тем, чтобы не свалиться с лестницы. Абрикосовые деревья у Джона Гилкриста большей частью старые, с густой кроной. А сад разбит на крутых откосах. Из-за этого сбор урожая становится чем-то вроде промышленного альпинизма — соревнованием на ловкость и осмотрительность.
В разгар уборки абрикосов у нас появились и новые рабочие. Две студентки-журналистки из университета Отаго приехали всего на пару недель — отдохнуть на свежем воздухе после напряженной сессии. Повременная работа была им как раз то, что нужно. Курорт, да и только!
Немного позднее к нам присоединился еще один рабочий — Питер из Данидена.
— Я прожил на Бали шесть месяцев, научился говорить по-индонезийски, завел много приятелей. Но деньги кончились. Пришлось вернуться. Поработаю пару месяцев и опять поеду в Индонезию.
