"Шестьдесят из шестьсот шестидесяти, — парировала женщина. — Вы считаете, это немало? Почему члены парламента не приехали и не вручили обращение сами? Ничего бы с ними не случилось, они британские подданные. Мы бы устроили им отличный прием, ведь их приезд помог бы нашему делу больше, чем все передовые статьи вместе взятые. А что получилось? Русское правительство послало вашему ноту и попросило отменить визит. Ваша пресса поместила выдуманные истории про бомбы и про казаков, и бедные депутаты до смерти перепугались. Заговорили, что визит принесет больше вреда, чем пользы, вот уж действительно! И что же они сделали? Послали Невинсона, журналиста, даже не депутата, и лишили обращение всякого политического значения. Вы напишите в свои газеты, скажите им, что не надо нам их сочувствия, расположенности и всякого такого. Нам нужна твердая позиция, реальная помощь, а не газетная болтовня".
После паузы женщина продолжила. "Вы считаете, что у вас либеральное правительство, но я не вижу ничего либерального в его внешней политике. Было время, либерализм стоял на стороне правого дела, но сейчас либералы только и думают, как бы не ввязаться в войну с какой-нибудь европейской державой. И ничуть не меньше они угнетают индусов и египтян. А если бы Эдвард Грей решительно и ясно высказался по вопросу разгона финского парламента или захвата Персии, Россия отступила бы сразу, авторитет же Великобритании поднялся бы по всей Европе".
Тут вмешался Василий Васильевич.
"Понимаете, Степан Петрович полагает, что Россия более счастлива, чем Англия, и что мы должны помочь Англии сбросить с себя ярмо свободы!"
Раздался смех, взгляды всех присутствующих обратились ко мне.
"Я действительно думаю, — сказал я, — что если бы вы вдруг оказались в Лондоне, то бунтовали бы не меньше. Вы не имеете понятия, что это такое — жить в Лондоне. Уверяю вас, Лондон — это совсем не то, что Москва или Петербург".
"Лучше!" — воскликнул Алексей Сергеевич.
"Для вас, может, и лучше, но я так не считаю. В Москве и Петербурге большинство молодежи — студенты, а в Лондоне она на девять десятых состоит из клерков".
"Хорошо одетых и с приличным жалованьем", — вставила женщина.
"Ничуть, и жалованье мизерное, и работать надо по десять часов в день, и перспективы никакой. Поверьте, я бы предпочел попасть сюда под полицейский надзор, чем быть одним из миллиона лондонских клерков. Вы не потеряли своей личности, вы развиваете свой разум, а они — монотонно крутящиеся в громадной машине винтики. Вы придавлены самодержавием, а их поработила плутократия".
"Но англичане большей частью образованы, — отозвался кто-то, — а у нас сто миллионов не умеют ни читать, ни писать. Возьмите Архангельскую губернию, здесь лишь один из пяти способен расписаться".
"И здесь вы ошибаетесь. Верно, у нас нет неграмотных крестьян, однако, это вовсе не означает, что у нас бедняк запросто может получить университетское образование. В Англии миллионы плохо образованных людей, в России же человек или хорошо образован, или не образован вовсе. Выбирайте, что вам более по душе. Я предпочитаю "совсем нет", чем "недостаточно".
Не привыкнув получать отпор, ссыльные принялись разговаривать между собой. Их знание англичан ограничивалось до сих пор газетчиками и деловыми людьми, и они привыкли думать, что Англия — счастливая страна, указывающая более молодым нациям идеальный путь к свободе и демократии.
"Честное слово, в первый раз слышу, чтобы англичанин говорил такие вещи", — заявила женщина, поносившая сэра Эдварда Грея.
"Вы понимаете, — обратился к ней Переплетчиков, — я люблю его потому, что он любит Россию, старую, чудесную Россию, и терпеть не может коммерческий дух и все, что он с собой приносит. Он считает, что в России лучше дышится, воздух здесь чище, а жизнь свободнее. Вы только подумайте, что за парадокс — он приехал в Россию потому, что она — свободная страна".
"Свободна для иностранцев, — фыркнул кто-то, кажется, еврей-горбун. — Англичанин может идти, куда ему вздумается, русские будут ему ноги целовать. Если дурак-полицейский арестует такого англичанина, британское правительство заставит нас заплатить штраф. Вот сейчас в Архангельске задержали траулер "Онвард", так русским властям придется заплатить кругленькую сумму".
"Кстати, — подхватил я, — меня тоже арестовывали, раза три, не меньше".
И я рассказал им о своих приключениях в Варшаве и на Кавказе, от чего они были в восторге, революционеры обожают слушать истории о глупости властей предержащих.
Разговоры подошли к концу и Николай Георгиевич, украинец, арестованный год назад в Харькове, горячий поклонник гимнастики, повел меня испытать параллельные брусья и перекладину, которые он сам соорудил из сосновых бревен. После того, как он показал мне все свои штучки, мы пошли поупражняться в лазании по канату. Николай склонялся к мысли, что я выдержу подобное испытание, хотя действуют у меня в основном ноги, а не руки. Потом мы, как школьники, преодолели пять полосатых барьеров и я уж думал, он предложит мне бегать взапуски.
В тот вечер на Двине снова разыгрался шторм, он вызвал в памяти переживания, испытанные мною во время поездки в Кехту. Правда, на этот раз к колючему северному ветру прибавился сильный дождь и мы пристали к берегу, а там, позаботившись о лодке, накрылись парусом. Мы промокли насквозь и являли собой довольно жалкое зрелище. К тому же у меня, странника, естественно, не было одежды на смену. К счастью, меня выручил добрейший Алексей Сергеевич, и когда я затем явился в обществе, все нашли, что в яркосиних студенческих брюках и в подпоясанной ремнем русской рубахе я выгляжу вполне по-русски.
~
Глава 10
РЕВОЛЮЦИОННОЕ ЖИТЬЕ-БЫТЬЕ
Власти отпускают на каждого революционера в месяц по тринадцати рублей. Правда, тем, кто из крестьян, выделяют только восемь. Эти деньги предназначаются для оплаты жилья и провизии, и каждую зиму дают еще средства на платье. В Англии такой суммы не хватило бы и вполовину, однако жилье и питание в России весьма дешевы.
Ссыльные держат общий стол. Каждый по очереди готовит обед на десятерых и потому по утрам происходит большое переселение горшков, тарелок и ложек. Вполне принятый в их круг, один раз и я готовил для ссыльных. Стоимость обедов совсем небольшая. Первым блюдом обычно идет рыбный или грибной суп, а поскольку рыба водится в реке, грибы же в лесу, приходится платить только за приправы. На второе подают жареную рыбу либо тушеное мясо, на третье — кашу, оладьи, открытые пирожки. Такой обед стоит пенсов восемнадцать, от силы флорин, тем не менее ссыльные отнюдь не худеют.
