Ознакомительная версия.
По дороге из Лидды в Рамле находится цистерна, построенная Константином; над нею здание с плоским куполом; вода ее, по местному поверию, имеет свойство исцелять лихорадки.
К вечеру приехало в монастырь много англичан и молодой священник-униат. Сошлись все люди бывалые, и вечер пролетел в весьма оживленной беседе. Благодаря удобному помещению и хорошим кроватям ночь мы провели отлично.
Из Рамле дорога идет чрез знаменитую некогда своим плодородием Саронскую долину, представляющую в настоящее время самую безотрадную пустыню. На дороге лежит деревушка Латрун – родина, согласно преданию, доброго разбойника, распятого со Спасителем на кресте. Местность становится все более дикой и бесплодной. При входе в горы итальянец держит грязную кофейную. Наша компания, увеличившаяся в Рамле, сделала здесь привал. Утолив голод и жажду яйцами и ракой (водкой), мы пустились далее и скоро врезались в нескончаемое горное ущелье, один вид которого наводит невольный ужас. Эти места с незапамятных времен были притоном разбойников, и теперь еще проезд через них ночью небезопасен. Уже невдалеке от Иерусалима находится деревушка Абу-Гош (Кириаф-Иарим), с хорошо сохранившимися развалинами церкви Св. Иеремии[24], обращенными в конюшню. Дорога отсюда поднимается все выше и выше.
Трудно выразить чувства, волновавшие меня по мере приближения к Иерусалиму – давнишней цели моих мечтаний. Еще на школьной скамье, увлекаясь чтением Священной истории, я давал себе мысленно обещание во что бы ни стало посетить места, бывшие колыбелью истинной религии, места, на которых подвизались вдохновенные люди Божии в борьбе с язычеством, с нравственной слабостью израильского народа, легко увлекавшегося всякими лжеучениями, – места, откуда воссиял истинный свет, озаривший вселенную, где воплотившееся Слово преподало человечеству учение любви и мира, братского единения и духовного совершенствования. Обстоятельства долго препятствовали осуществлению моего желания, но наконец сложились так, что, забыв все, связывавшее меня с миром материальным, я обратил мои взоры к Востоку – единственному источнику, из которого надеялся почерпнуть утешение и успокоение для моего больного духа…
Иерусалим наконец был невдалеке от меня. Миновав Абу-Гош, я пробирался к святому городу по голым, безжизненным скалам, то следуя по дну долин, то взбираясь на высоты и рискуя сломить шею на их обрывистых гребнях. Серый, обожженный солнцем камень, от которого обдает жаром, как от раскаленной печи, изредка чахлый терновник, пепельного цвета маслина или засохшая смоковница – вот, что встречается вблизи Иерусалима.
Было уже около семи часов вечера, когда, взобравшись на самый верх горного кряжа, я завидел большие строения. То были русские здания. Расположенные на Гигонской возвышенности, они заслоняют собою город. По дороге стали попадаться какие-то полужилья-полуразвалины, одинакового цвета с каменной почвой. Огромные русские строения, обведенные высокой стеной из тесаного камня, из-за которой возвышался церковный купол, обрисовывались все более и более. Наконец я был у ограды Русских Построек[25]… Я был в Иерусалиме!
Оставив лошадей у калитки, я вошел на обширный двор. Меня встретил кавас[26] из арабов и проводил в прекрасное здание гостиницы, куда за мною принесли и мои пожитки. Пожилая экономка, родом из Тюмени, отвела мне небольшую, но опрятно содержимую комнату, просто, но хорошо меблированную. Хотя я давно отвык от чая и никогда не был особенным до него охотником, но тут, почувствовав себя внезапно на русской почве, прежде всего спросил самовар. Через несколько минут осторожно вошел ко мне в комнату человек средних лет, в русской народной одежде, с бородою и весьма симпатичною наружностью. Он поклонился мне, приложив левую руку к груди. Я спросил, что ему угодно.
– Я пришел послужить вам; я здесь нахожусь при покоях.
Я отвечал, что мне ничего особенного не нужно, а что самовар я уже просил поставить.
Чрез несколько времени мой прислужник явился с самоваром. Я пригласил его напиться со мною чаю; он долго отказывался, уверяя, что недостоин, но наконец истощив все доводы, смиренно присел к столу и принялся за операцию чаепития с угрызением. Мало-помалу мы разговорились. Оказалось, что он торжковский мещанин, Василий Сергеевич Квашенинников, что у него в Торжке живут братья, зажиточные торговые люди. Обретается он в Святой Земле уже несколько лет, четыре раза был на Синае, три раза обошел всю Палестину и даже посетил такие места, куда европейские путешественники редко отваживаются пускаться с большим конвоем – именно, за Иорданом, в Месопотамии. Василий Сергеевич истинно религиозный человек, прилагающий свои убеждения к действительной жизни и странствующий по Святым местам вовсе не из общей большинству русских поклонников страсти к бродяжничеству и тунеядству. Он большой начетник, знает отлично Священное Писание и видел большую часть мест, упоминаемых в библейской истории; словом, он знает хорошо Палестину по собственным путешествиям и по описаниям Норова и Муравьева. К этому, он немного говорит по-турецки, по-арабски, по-гречески и по-французски.
– Где же вы выучились по-французски? – спросил я его.
– По книжке выучился.
– Но для чего же вам французский язык?
– Меня часто посылают в город покупать разный припас; а как в лавках сидельцы все больше иностранные, так мне необходимо, потому французский разговор они все понимают.
Беседа наша, несмотря на усталость мою с дороги, продолжалась до полуночи. В рассказах о Палестине мой собеседник был неистощим, хотя говорил медленно, видимо взвешивая каждое слово. При случае он вдавался в философию, говорил о слабости человека, о необходимости подавления страстей, о послушании и смирении… Глядя на его спокойное, доброе лицо, с каким-то видимым сознанием собственной правоты, выпрямленный стан и смиренно сложенные одна на другую руки; слушая его медленную, обдуманную речь, я чувствовал невольное уважение к моему собеседнику…
Так провел я первый вечер в Иерусалиме.
Встав на другой день рано утром, я пробежал в памяти общие черты из истории Иерусалима, старался при помощи плана освоиться с его топографией и, напившись чаю, поспешил в город…
Из Библии не видно, когда был основан Иерусалим. С вероятностью можно сказать только, что нынешний город есть не что иное, как древний Салем, где во время Авраама царствовал Мельхиседек. Настоящее название его (Ерушалем – «наследие мира») существовало уже с давнего времени, ибо оно встречается в книге Иисуса Навина (Нав. 10, 1; 12, 10), но до времен Давида город назывался также Эвус, от живших на Сионе эвуссеян (происходивших от древних хананеян), а также – Кадишта (святой), откуда, кажется, происходит и настоящее арабское название его Эль-Кудс.
Ознакомительная версия.
