Ознакомительная версия.
Вчера мы пережили самое тяжелое испытание за все путешествие. Оно оставило в нас жуткое ощущение угрожающей опасности. Опасность теперь миновала, но ясно одно: нужно спешить. Впредь провизию следует распределять таким образом, чтобы в случае непогоды мы не оставались без нее. Нельзя так рисковать.
Очень отрадно было узнать, что обе другие партии благополучно выбрались. Лейтенант Эванс, по‑видимому, попал в такую же переделку, как и мы.
Завтра, кажется, будет очень хороший день. Долина постепенно светлеет. У Боуэрса был сильный припадок слепоты от снега, у Уилсона тоже. Эванс не в силах помогать нам в работе.
Среда, 14 февраля. Температура за завтраком 0° [‑17,5 °C], за ужином +10° [‑12 °C]. Славный день с изредка налетающим с глетчера ветром. Переход совершили изрядный. Выступили поздновато. Спускались с морены. Сначала я думал взять вправо, но, к счастью, вскоре одумался и решил следовать за изгибами морен. Таким образом, мы легко взошли на глетчер и здесь надели обувь на шипах. Час спустя подняли парус, но и с ним большой скорости не достигли, отчасти из‑за сыпучих снежных заносов, подобных тем, которые мы встречали на вершинах, отчасти из‑за наших истрепанных полозьев. За завтраком мы их оскребли и натерли наждачной бумагой. После завтрака шли по снегу, только местами попадался лед. Плохое начало, но с помощью ветра и при ходьбе под уклон мы до ночевки все‑таки осилили 6,5 мили.
Никак нельзя утаить, что все мы работаем неважно. У Уилсона все еще болит нога, и он остерегается ходить на лыжах. Больше всего беспокоит нас Эванс — ему очень худо. Сегодня утром у него на ноге образовался огромный пузырь. Это нас задержало, и дважды пришлось переодевать свою обувь на шипах. Я подчас опасаюсь, что состояние его ухудшается с каждым днем. Одна надежда, что он оправится, когда начнется правильная работа на лыжах, такая, как сегодня. Эванс голоден, Уилсон тоже. Между тем было бы рискованно увеличивать рационы. Напротив, я, в должности повара, даже несколько сокращаю порции. Мы менее проворно справляемся с разбивкой лагеря, и поэтому мелких задержек случается все больше и больше. Сегодня вечером я говорил об этом с товарищами и надеюсь, что это поможет. Нельзя проходить нужное расстояние, не увеличивая часов перехода. До следующего склада — Нижнего глетчерного — около 30 миль, провизии же у нас на три дня.
Четверг, 15 февраля. Лагерь 29. Температура за завтраком +10° [‑12 °C], за ужином +4° [‑15 °C]. Пройдено 13,5 мили. Опять провизии мало. В точности не знаем расстояния до следующего склада, но полагаем, что около 20 миль. Переход был трудный; пройдено 13 мили. Тащимся мы через силу, подстрекаемые страхом голода; сил же, очевидно, немного. К вечеру небо заволокло, земля скрылась надолго. Мы сократили не только пищу, но и сон, и от этого порядком таки умаялись. Надеюсь, что дня через полтора или в крайнем случае через два мы будем у склада.
Пятница, 16 февраля. Пройдено 12,5 мили. Температура за завтраком +6,1° [‑14 °C], за ужином +7° [‑13,5 °C]. Положение тяжелое. Эванс, кажется, помрачился в уме. Он совсем на себя не похож. Куда девалась его обычная спокойная самоуверенность. Сегодня утром, а потом еще раз днем он задержал нас в пути под каким‑то пустым предлогом.
Мы сократили рационы, но и при этом положении с натяжкой хватит до завтрашнего вечера. До склада никак не больше 10–12 миль, но погода против нас. После завтрака нас окутало густым снегом; землю еле‑еле видно. Этот день, полный неприятностей, с новыми невзгодами впереди, навсегда останется в памяти. Все может еще хорошо кончиться, если мы завтра пораньше достигнем склада, но когда имеешь при себе больного, поневоле становится страшно. Впрочем, не надо забегать вперед. Спим мы так мало, что больше нет сил писать.
Суббота, 17 февраля. Ужасный день. Эванс выспался, вид у него как будто лучше. По обыкновению, он заявил, что ему совсем хорошо. Он даже встал на своем месте в упряжке, но полчаса спустя умудрился потерять с ног лыжи и должен был оставить сани. Дорога была ужасной. Мягкий, недавно выпавший снег прилипал к лыжам и полозьям. Сани двигались с трудом. Небо было серым, земля смутно виднелась.
Пройдя около часа, мы остановились. Эванс догнал нас, но с большим опозданием. Через полчаса он опять отстал под тем же предлогом. Попросил у Боуэрса кусок бечевки. Я уговорил его поравняться с нами возможно скорее. Он ответил, как мне показалось, довольно весело. Надо было спешить. Нам четверым приходилось усиленно тащить сани, и при этом мы обильно потели. Поравнявшись со скалой, прозванной Монументом, остановились. Увидев, что Эванс остался далеко позади, сделали привал. Сначала мы не тревожились, заварили чай, позавтракали. Эванс, однако, не являлся — он все еще был виден далеко позади. Тут мы не на шутку встревожились, и все четверо побежали к нему на лыжах. Я первый подошел к нему. Вид бедняги меня немало испугал. Эванс стоял на коленях. Одежда его была в беспорядке, руки обнажены и обморожены, глаза дикие. На вопрос, что с ним, Эванс ответил, запинаясь, что не знает, но думает, что был обморок. Мы подняли его на ноги. Через каждые два‑три шага он снова падал. Все признаки полного изнеможения. Уилсон, Боуэрс и я побежали назад за санями. Отс остался при нем. Вернувшись, мы нашли Эванса почти без сознания. Когда же доставили его в палатку, он был в беспамятстве и в 12 ч 30 м тихо скончался.
Обсуждая симптомы болезни Эванса, мы пришли к заключению, что он начал слабеть, еще когда мы подходили к полюсу. Его состояние быстро ухудшилось от страданий, которые причиняли ему его обмороженные пальцы и частые падения на глетчере, пока он, наконец, не утратил всякую веру в себя. Уилсон уверен, что при одном из этих падений он получил сотрясение мозга. Страшное дело — так потерять товарища. Хотя, если спокойно обдумать, нельзя не согласиться, что после всех тревог прошлой недели вряд ли можно было ожидать лучшего исхода. Обсуждая вчера за завтраком свое положение, мы поняли, в каком отчаянном «переплете» находились мы, вдобавок имея на руках больного.
В 1 ч утра мы уложились, перевалили через ледяные гряды, после чего легко нашли склад.
З а м е т к а. Время, ушедшее на собирание коллекции геологических образцов с ледника Бирдмора, труд, затраченный на собирание и на транспортировку дополнительного груза в 35 фунтов к последнему, были дорогой ценой, уплаченной за эти образцы. Но, если эта цена и была дорога, научная ценность коллекции была тоже велика. Образцы пород, вошедшие в коллекцию, — подчас такие незаметные, что просто чудо, что собиравшие смогли их различить, — являются наиболее ценными из собранных экспедицией. Благодаря им проблемы, связанные с давностью и прошлым этой части Антарктического континента, смогут быть полностью разрешены.
Ознакомительная версия.
