Вернувшиеся разведчики рассказали о своих попытках найти дорогу для лошадей и о своих неудачах. Оказывалось, что Саук-Сай в двух местах подходит к самым скалам и таким образом запирает наш путь по правому берегу. На левый же берег его перебраться было делом рискованным. Путь же поверху, в обход этих двух неприступных мест для лошадей был невозможен, так как у реки Каман-Су чрезвычайно крутой спуск, представлявший собой голый цементированный скат, на котором нога не могла держаться; приходилось идти пешком.
«Товарищи, не попытаться ли нам поискать брод через Саук-Суй и до Козгуя-Токая добраться тем берегом», – раз в пятый, вероятно, предлагаю я.
Разведчики накинулись на меня, доказывая невозможность этого предприятия; по их мнению, нечего было рисковать и калечить лошадей. Однако, совсем не улыбалась перспектива идти пешком до Козгун-Токая с большим грузом, да потом еще раз возвращаться в Борджок за оставшимися вещами и продовольствием.
«Ну, может быть, хоть пешком можно пройти низом, а не карабкаться по хребту, дважды поджимаясь и спускаясь с него».
«Да что ты пристал, сказано ведь, что внизу ни прохода, ни проезда нет; я оставил там записку именно такого содержания» – сказал Николаи Васильевич. – «Ну что ж, ладно, пойдем». 16 августа после обеда, нагрузившись каждый килограммов по шестнадцати, если не больше, мы начали подъем на хребет. Все выше и выше поднимались мы по склону, обходя расщелины, гладкие и вместе с тем жуткие осыпи, по которым не было ни малейшей возможности идти. Приятно чувствовать рюкзак за спиной, да еще с таким грузом, после трех недель проезда по железной дороге и верхом на лошадях до Памира. Уж давно хотелось испробовать свои силы и помериться с каким-либо хребетиком, а затем и с серьезной вершиной, пиком Ленина. Скоро я обогнал всех своих спутников; сделав до сотни зигзаговых петель, я достиг плато, по которому нужно было идти дальше, уже не делая сумасшедших подъемов, спусков и съезжаний по осыпям. Мои товарищи копошились далеко внизу. Бархаш медленно шел впереди, за ним – Крыленко и оба «мальца». Последним, вероятно, было несколько трудно в первый раз: они были мертвенно бледны, а Арик прямо желтый. Вскоре мы соединились и пошли вместе. Наконец, кончилось в плато, на котором нас встречали и провожали свистки сурков, напоминающие московских милиционеров.
Начало темнеть, когда мы достигли спуска в долину реки Каман-Су. Бархаш, за ним я, несколько выше – остальные съезжали на ледорубах, так как ноги уже не могли держать на осыпи, от усталости подкашивались и приходилось вместе с осыпью «ехать» на волю случая.
Ночевка, устроенная под навесом группы зеленых деревьев, была прекрасная.
Рано утром перешли в брод реку Каман-Су и сразу же увидели, что Саук-Сай шутить с нами не собирается и хочет извести до конца. Путь был вторично прегражден, и нужно было идти в обход поверху.
Товарищи пошли обратно туда, где они заприметили довольно сносный подъем, я же решил подняться прямо в лоб по одной из расщелин, спускающейся, видимо, прямо с плато. Но я просчитался, и чуть было дорого не расплатился за этот шаг.
Впереди лощина кончилась скоро, но путь к плато преграждали гигантские глиняно-галечные башни, к которым можно было попасть только ползком по острому гребню и по склону башен перебраться на плато. Расстояние скрадывалось хаотичностью расположения скал. Я пополз. Через полчаса уже был около башни, но увы… по склону ее не попасть на плато, – надо было спускаться влево вниз и по осыпи пройти расщелину, направо же глубоко зияла пропасть. Осторожно, вырубив несколько ступеней, я пошел все же по выступу башни, не спускаясь вниз. Наконец, я казался, как червяк, присосавшийся к гладкой скале. Ни взад, ни вперед идти было нельзя. Оставалось одно: соскочить или «съехать» в лощину, распластавшуюся передо мной в 10-12 м. Ноги дрожат. Слабость чувствуется даже в кончиках пальцев; голова от напряжения начала кружиться, а тяжелый рюкзак все давил и давил.
Я решил не оставаться здесь одному среди этих скал. Сел и пополз; к концу спуска в лощину развил большую скорость. Руки сбиты в кровь, юнгштурм порван, но я был цел, хотя и без сил.
На плато, расстелив на траве спальный мешок, я лег отдохнуть. Мысль о том, как бы остальные не прошли мимо, не давала мне покоя. Так я пролежал около часу, подняв кверху ноги. Силы вернулись, и я хотел уже идти дальше, но в этот момент заметил поднимающихся сюда остальных товарищей.
Спустившись к реке Чекманташу, у зеленой рощи решили сделать привал. Но надо было спешить, так как скоро вода в реке будет прибывать и нам труднее будет ее переходить. Ущелье Чекманташа, грозное, стиснутое скалами, нависшими прямо над рекой, и круто поднимающееся, уходило ввысь.
В долине Чекманташа нас удивила находка Стаха Гонецкого. Он нашел большой французский каблук от дамской туфельки. Кто здесь был, кому принадлежит этот каблук, – это для нас осталось загадкой. Чекманташ сравнительно легко был перейден, правда, немного запутался Стах, взяв неправильное направление. Скоро он был вызволен из реки, и мы пошли дальше.
Широкая песчаная долина Саук-Сая была дальнейшей нашей дорогой. Часа в 3 мы уже обедали. Вскоре после обеда достигли места, где слева по течению реки из бокового ущелья в Саук-Сай впадал приток Быле-Ули. Дальше Саук-Сай назывался почему-то Саук-Дарой, которая брала начало уже с самых ледников пика Ленина.
К концу дня все выбились из сил. Мы знали по рассказам киргизов, что Козгун-Токай – это большая зеленая лужайка с рощей, и нам каждый зеленый участок, видневшийся впереди, казался раем – Козгун-Токаем. Выбиваясь из последних сил, мы стремились к нему. Приходили и – увы. Одна-две березки и клочок травы – это не Козгун-Токай.
Эти своеобразные миражи окончательно измотали нас. С трудом добрались до места, где на противоположном берегу реки был расположен настоящий Козгун-Токай. Но Саук-Дару не перейти. Она бежит здесь в 2 русла и чрезвычайно многоводна и бурна.
Ходившие вперед разведчики выяснили, что в 1 км от нашей остановки, в Саук-Дару впадает река Козгун Су, перейти которую без лошадей едва ли удастся.
На следующий день мы должны были опять разделиться. Крыленко и Бархаш отправились для расследования путей дальше, а я с остальными товарищами должен был вернуться обратно в Борджок за оставшимся грузом. С не особенно приятными перспективами завалились все спать.
Перед прощанием на другой день я опять просил у Крыленко разрешения попытаться провести лошадей и на них переправить весь груз. Но опять, как и в первый раз, получил запрещенье по старым мотивам. Пошли.
Опять промелькнули виды Чекманташского ущелья, плато, лежащего между Чекманташом и Каман-Су, и, наконец, мы перед подъемом после переправы через Каман-Су.
