Странно, что первым темное пятнышко, уничтожившее белизну ландшафта, заметил не Скотт, идущий впереди на лыжах, и не Уилсон, находившийся– рядом с ним. Его увидел Боуэрс, который едва передвигался пешком в центре упряжки и с трудом вытаскивал ноги из снега, как солдат, медленно отрабатывающий шаг на месте. Было пять часов дня.
Постепенно пятнышко превратилось во что-то движущееся – и они оказались перед черным флагом разбившихся иллюзий. Собачьи испражнения и отпечатки лап на снегу говорили сами за себя. Им показалось, что безжалостный ветер стал гораздо холоднее, чем час назад.
«Сегодня мы не очень счастливая партия», – тихо произнес Оутс.
Они долго не могли уснуть после такого открытия.
Скотт [как написал Оутс] воспринял свое поражение намного лучше, чем я ожидал… Амундсен – я должен сказать, что у этого человека точно есть голова на плечах… Норвежцы… похоже, совершили весьма комфортную прогулку со своими собачьими упряжками, которая сильно отличалась от нашего жалкого перетаскивания саней вручную.
Так усталый, голодный, обмороженный Оутс, с аристократической отстраненностью стоя на краю земли, сравнивает своего командира, который привел их к неминуемому поражению, с его победившим оппонентом. Он чувствовал какое-то иррациональное удовольствие от того, что увидел победу сильнейшего, дистанцируясь от своего некомпетентного лидера, к которому относился с тихим презрением. Боуэрс по тому же поводу написал:
Печально, что нас обошли норвежцы, но мы добились своего благодаря старой доброй транспортировке грузов людьми – чему я очень рад. Это величайшее путешествие, когда-либо предпринятое человеком и организованное по всем канонам традиционных британских санных походов, началось, когда мы оставили наш транспорт у подножия ледника.
Да, у Боуэрса было очень мало общего с Оутсом, который в этой компании держался особняком.
Даже Уилсону недоставало того мужества, с которым Оутс встретил поражение. Амундсен, как сказал Уилсон, «победил нас потому, что устроил из этого гонку. Мы все равно сделали то, ради чего пришли, и поэтому наша программа тоже выполнена». Этот аргумент он использовал для того, чтобы успокоить Скотта, которому сейчас как никогда требовались слова утешения.
Для Скотта черный флаг был не поражением, а настоящим провалом. То, что этого следовало ожидать, то, что винить в этом он мог только себя, не приносило никакого облегчения – скорее, наоборот. Его решение поступать так, словно Амундсена не существовало, «продолжать – и делать все, что от нас зависит, ради нашей страны без страха и паники», идеально соответствовало духу Балаклавского сражения. Он отлично понимал, что его мог спасти только какой-нибудь несчастный случай, произошедший с Амундсеном. И все же слепо продолжал вести своих людей к тому, что, как он знал, почти неминуемо будет поражением.
Он испытывал терпение богов. Своей жене перед выходом к полюсу он опрометчиво написал:
Есть много обстоятельств, которые заставляют меня сомневаться в способностях [Амундсена] достичь цели. С другой стороны, ему будет трудно признать поражение, и я не могу даже представить, как он сообщит об этом.
А теперь на полярном ветру развевался его черный флаг. «Конечно, норвежцы нашли простой путь наверх». Недостойный и вдобавок ко всему опасный самообман, как полагал Скотт.
На следующее утро британцы свернули лагерь и оставили черный флаг позади, чтобы дотащить свои сани последние несколько миль до полюса, продвигаясь по следам Амундсена со странным ощущением какой-то разрядки напряжения. В половине седьмого вечера они дошли до места, которое считали целью. Была среда, 17 января 1912 года, – прошло ровно тридцать четыре дня после того, как норвежцы примчались сюда на своих собаках. Скотт мрачно записал в своем дневнике:
Полюс. Да, но при совсем других обстоятельствах, нежели ожидалось. У нас был ужасный день – помимо разочарования дул жесточайший ветер от 4 до 5 и температура минус 22 °C. Спутники мои трудились с обмороженными ногами и руками… Боже правый! Это отвратительное место и особенно ужасное для нас – тех, кому пришлось пробиваться сюда, чтобы проиграть.
Скотту достался от Амундсена единственный оригинальный участок работы – определение высоты полюса над уровнем моря. Но сделать это было невозможно, потому что гипсометр был неисправен; вся экспедиция оказалась бессмысленной. Оставалось лишь проверить координаты, определенные Амундсеном, – совершенно пустая затея после того, как, по словам Уилсона, «все присутствующие согласились с тем, что он может заявить приоритетное право на сам полюс».
Эта сцена разительно отличалась от той, что происходила здесь месяц назад. Вместо норвежского квартета, неторопливо проводившего свои круглосуточные наблюдения, Боуэрсу и Скотту пришлось ограничиться пятью наблюдениями в течение одной ночи, на большее времени не было. Боуэрс возился с теодолитом и определял значения, а Скотт записывал их.
Температура держалась на отметке минус 30 °C, то есть на целых восемь градусов ниже, чем в то время, когда здесь был Амундсен. Закончились дары фортуны в виде безветрия и ясного неба, не видно было собак, растянувшихся и гревшихся на солнце. Вместо этого дул резкий ветер и над двумя дрожавшими от холода мужчинами нависали свинцовые снежные тучи. Причем, как написал Скотт,
воздух был такой странный, влажный и холодный – обычно при таком в два счета промерзаешь до костей… это мало отличалось от однообразия последних дней… Ну, что-то здесь все-таки есть, и завтра ветер может стать нашим другом… А теперь домой – нам предстоит отчаянная борьба за то, чтобы сообщить эти новости первыми. Интересно, сможем ли мы.
Другими словами, Скотт надеялся хоть на какую-то иллюзию победы. Он еще не совсем понял, что возвращение станет схваткой со смертью, но четко осознал, что время терять нельзя.
В пять часов утра они снова были на улице. Закончив свои наблюдения и обработав результаты, Боуэрс и Скотт решили, что находятся примерно в трех милях от полюса. Посмотрев в направлении, на которое указывали расчеты, Боуэрс заметил палатку Амундсена, стоявшую в двух милях от них. Они впряглись в сани, дошли до нее и обнаружили норвежский флаг с вымпелом «Фрама», развевавшиеся в высоте. Но с шоком, который вызвал первый черный обрывок материи, это сравниться уже не могло.
Скотта восхитил четкий силуэт палатки.
Внутри он обнаружил письмо Амундсена к королю Хаакону VII и к себе самому:
Уважаемый капитан Скотт,
поскольку Вы, вероятно, первым после нас окажетесь в этом месте, я прошу Вас, пожалуйста, передайте это письмо королю Хаакону VII. Если Вы сможете использовать что-то из вещей, оставленных в палатке, пожалуйста, не стесняйтесь делать это. Я от души желаю Вам безопасного возвращения.
Искренне Ваш, Руаль Амундсен
«Я озадачен этим письмом», – заметил Скотт в своем дневнике. И данная запись красноречиво говорит о состоянии его ума. Он даже не понял, что Амундсен на всякий случай принял меры предосторожности. Скорее всего, он подозревал тайную попытку унизить его. И в результате всего одним движением, по словам Раймонда Пристли, Скотт «был разжалован в почтальоны».
Оставленные Амундсеном вещи пришлись кстати: Боуэрс обрадовался паре рукавиц из оленьего меха, которые заменили его старые, собачьи, потерянные несколько дней назад. «Было похоже, что норвежская партия ожидала более холодной погоды… и не столкнулась с ней, – отметил Скотт в своем дневнике, изучив предметы меховой одежды, аккуратно сложенные на полу палатки. – Этого нельзя было понять из утрированного отчета Шеклтона». Увы, но даже здесь Скотт до последнего продолжал борьбу с невидимым соперником.
Оставив записку о том, что они тоже были здесь, участники британской партии застегнули палатку и отправились туда, где, по их предположениям, находится полюс. Там, по словам Скотта, они «построили пирамиду, укрепили наш бедный маленький “Юнион Джек” и сфотографировались – делать это было довольно холодно».
Во всем этом таится патетическая ирония. Невыспавшиеся, замерзшие, усталые, все еще потрясенные поражением, Скотт и Боуэрс допустили ошибку в расчетах. Они решили, что прошли дальше полюса, а на самом деле не дошли до него. Думая, что двигаются к нему, они удалялись от нужной точки. В соответствии с их собственными наблюдениями они вообще не попали на полюс[108].
Вера британцев в то, что они достигли математически выверенной точки полюса, еще больше укрепилась после обнаружения черного флажка Амундсена примерно в полумиле от построенной Скоттом пирамиды. К этому флажку была прикреплена записка Амундсена, гласившая:
