Оформление договора заняло два дня, и в составе нашей экспедиции прибавился взрывник Николай Александрович Клоков.
16 мая 1930 года мы наконец основной группой выехали во Владивосток скорым поездом. После шумной посадочной суеты, взволнованных прощаний, поцелуев в вагоне мы все успокоились, стихли. Но такая резкая перемена оказалась для нас странной, непривычной. По инерции все еще хотелось куда-то спешить, действовать, а уже было не нужно и некуда. Накопившееся многодневное утомление, недосыпание не сразу уступили место чувству облегчения, предвкушению отдыха, покойного сна. Мы ощущали какое-то расслабление и опустошенность. Первые сутки пути промелькнули незаметно. Позже время замедлилось, оно лениво текло, перемежаясь сном, едой, чтением, вялыми разговорами и просто бездумным смотрением в окна.
И лишь через несколько дней, когда мы отоспались, когда прошло утомление, восстановилась энергия, в каждом из нас как бы появилась настоятельная потребность в действии. Однообразие вынужденно праздной жизни в замкнутом пространстве купе и вагонного коридора наскучило. Спать уже не хотелось. Когда затихали и укладывались соседи по купе, я выходил в коридор, читал или подолгу в раздумье стоял у открытого окна.
Мысли были разными. Чаще о предстоящих делах экспедиции. Думалось, как, в какие партии расставить геологов, кого поставить к ним из прорабов, промывальщиков.
Все мы, за небольшим исключением, были мало или совсем не знакомы друг с другом, не знали еще ни способностей, ни склонностей и увлечений каждого. Не знали, какой степени доверия достоин каждый, без чего работа в экспедиционных условиях, тем более в отдаленных глухих районах, просто невозможна. А ведь она должна быть построена не только с учетом профессионализма и опыта, но и чувства долга, честности исполнителя, доверия к нему и уверенности в нем. Своевременно проконтролировать его в экстремальных условиях Севера невозможно. Правда, геологи, которые любят свою профессию, берегут свою честь и репутацию (а таких большинство), сами стремятся выяснить, исследовать в поле все, что возможно. Однако и здесь бывают случайности.
Для успешного выполнения общих сложных задач экспедиции (не только отдельных партий) мы должны были сплотиться, образовать единый дружный коллектив, подобный семье. Один из главных девизов успеха в деле: дорожить друг другом и помогать друг другу.
Если этого не случится, то в чем-то может быть провал. Как не хотелось его!
Я вновь перебирал в памяти первые впечатления от знакомства с новыми товарищами, сопоставлял их с наблюдениями во время работы каждого по подготовке экспедиции. В целом, судя по сложившимся у меня характеристикам каждого сотрудника, они вполне способны ужиться друг с другом и, главное, выполнить поставленные перед экспедицией задачи. Правда, отдельные черты характера некоторых из них несколько настораживали. Для себя, как начальника экспедиции, я сформулировал следующие правила: относиться к людям терпимо и дружелюбно, идти в какой-то степени на уступки, естественно, взаимные, и строго следить за тем, чтобы не было праздности. В экспедиции, как и в армии, все участники до определенного, достаточно большого предела должны быть загружены.
Однако самое страшное в такой группе — психологическая и бытовая несовместимость. Она может привести к непримиримой ненависти, что, несомненно, отрицательно скажется на результатах работы экспедиции. И только одними административными мерами устранить ее почти невозможно. Да и само такое воздействие в данных условиях должно опираться на большой, почти непререкаемый авторитет руководителя. Ведь состав экспедиции добровольный, административные меры во многом ограничены условиями, обстановкой. При этом авторитета руководителя мне еще нужно было добиться, для чего необходимо время. И я должен хоть в чем-то быть сильнее сотрудников, и главным образом в знаниях и опыте.
Я в своих размышлениях все больше проникался чувством ответственности, как молодой, недавно начавший работать специалист, как впервые назначенный начальник экспедиции. Ведь я отвечал и за людей, и за практические результаты работы. Под моим началом находилось около семидесяти рабочих, более десяти специалистов. И каждого я обязан был обеспечить всем необходимым для работы и жизни в трудных таежных условиях. Кроме того, я понимал всю важность результатов Колымской экспедиции для нашей страны. Всюду еще сказывался ущерб, нанесенный ей гражданской войной. Экономическая блокада Советского Союза была прорвана совсем недавно, и капиталистические страны не торопились обоюдовыгодной торговлей помочь экономическому восстановлению первого социалистического государства. А начатое широкое развитие тяжелой индустрии, строительство заводов и фабрик требовало капиталовложений. Нужно было золото. Правительство выделило огромные суммы на экспедицию: содержание почти сотни человек в течение двух-трех лет, дорогостоящий проезд каждого, покупка лошадей, провоз их по железной дороге и на зафрахтованном в. Японии пароходе, оборудование и тому подобное. И мне очень хотелось, чтобы экспедиция оправдала эти затраты и самому оправдать оказанное мне доверие.
Такие мысли беспокоили, побуждали к действию. Хотелось скорее прибыть на место, чтобы возможно больше захватить летних дней для исследования, поисков и строительства базы. Ведь северное лето так коротко! Исчезло ощущение покоя, безмятежности, все труднее становилось ожидание. Сутки теперь тянулись все медленнее. Поезд, постукивая колесами, увозил нас все дальше на восток, приближая к новому этапу деятельности экспедиции.
Вот и закончилось девятисуточное пребывание в замкнутом пространстве вагона. Устоявшееся однообразие быта, разбавленное редкими скупыми впечатлениями от коротких остановок на станциях, торопливых покупок чего-то съестного, уже позади. Поезд плавно замедлил движение, последний раз лязгнули тормоза и состав замер у вокзала. Мы во Владивостоке.
Своеобразный, по-своему красивый портовый город, раскинувшийся на склонах гор, со стекающими к морю улицами, с трясущимися по каменным мостовым извозчиками, встречными потоками снующего делового и праздного люда, разноязычного и пестро одетого — русские, китайцы, корейцы, японцы, — мало изменился с 1928 года.
Владивосток встретил нас ярким солнечным днем. Синь неба, казалось, конкурировала с синью моря. Гавань оглашалась криком чаек, сидящих и снующих в воздухе у пристаней.
Моя жена попыталась даже свое первое впечатление о городе выразить в стихотворных строчках:
Вьются лентой улицы по склонам
Каменных фундаментов-кряжей.
Мачты шхун дрожат живым поклоном
Пред железным строем кораблей.
Ряд подъемных кранов словно замер,
Заглянувши в уличную зыбь.
Волны ловят синими глазами
Сплав из золота и бирюзы.
Чайки, словно в силе крыльев споря,
Полосуют неба голубой платок.
Это ты раскинулся у моря,
С гор скатившийся Владивосток.
…Нас встретили Новиков, Бертин, Игнатьев и чуть в сторонке стояла группа вливающихся в состав экспедиции рабочих с Алдана и Зеи.
