По прошествии двенадцати лет со дня основания колонии официальным лицам в Лондоне было доложено, что в колонии родилось девятьсот пятьдесят восемь младенцев, из них около половины — сироты или дети, брошенные родителями. Эти опаленные солнцем выносливые маленькие создания с темным загаром напоминали заблудившихся котят, сбившихся в кучу, чтобы выжить. Они нуждались друг в друге, они были друзьями по несчастью. Это был особый клан, члены которого могли постоять друг за друга. Многие из уличных детей жили рядом с детьми аборигенов. Играя с ними, белые дети учились не страшиться буша, а понимать его и жить в нем. Они знали, как из коры дерева сделать веревку, как из кореньев и листьев приготовить еду, как тенью передвигаться по лесу, как строить каноэ. Они были отличными бегунами, пловцами, наездниками, лазили по деревьям не хуже самых проворных животных, дрались и со знанием дела матерились, если кто-либо задевал их на улице. Они были фанатами спорта, предпочитая бокс всем другим видам.
Вскоре поселенцы стали называть родившихся в колонии детей карренси[15] — «дети валюты», сравнивая их с грубой, плохо отчеканенной, местной австралийской валютой.
Правившего в то время губернатора Кинга «ужасала перспектива вырастить поколение, которое унаследует наклонности их ссыльных родителей». Позже он был поражен тем, что наиболее морально устойчивой группой в колонии были именно первые дети, родившиеся здесь. Феномен этот можно объяснить по-разному, например тем, что карренси были прекрасно осведомлены о том, как неприятно попадать в руки властям и насколько безопаснее быть всегда «чистыми».
Абориген-подросток
Карренси как свободным гражданам всегда охотно предоставляли работу, которой был здесь непочатый край, и в отличие от их сверстников в Лондоне — таких же уличных мальчишек и девчонок — им не нужно было воровать для того, чтобы выжить. Здесь, в Австралии, дети старше двенадцати лет уже официально считались взрослыми.
В 1810 году открылась первая в колонии школа, а для работающих детей были открыты также и воскресные школы. Вскоре около половины детей колонии самого разного возраста уже учились. Бывали случаи, когда трехчетырехлетние дети садились за парты. Интересен тот факт, что в процентном отношении в Австралии в то время было больше детей, владеющих основами арифметики, правописания и навыками чтения, чем в Европе.
Дети, прошедшие «школу буша», вобрали в себя все, что могли дать две столь разные цивилизации, столкнувшиеся нос к носу на краю земли. Приезжие англичане отмечали, что карренси «…надменны, самоуверенны, нетерпимы к чужим советам, дерзки и безумно патриотичны. Они готовы драться до последнего с каждым, кто посмеет усомниться в том, что находится в самом прекрасном месте на земле».
Британские офицеры подтверждали:
«Обстоятельства, при которых их родителям пришлось прибыть на эту землю в кандалах, сделали их не смиренными, а, наоборот, самыми гордыми людьми на земле. Они вольнодумны до высокомерия, свободны и полны энтузиазма. Они собираются вместе и, сидя вокруг костра, рассказывают друг другу истории, питающие свободный дух анархизма».
Пьянство среди карренси не уважалось, а их честность вошла в поговорку. Выросшие под прикрытием клана себе подобных, где они делили дружбу, которая была ключом к выживанию, они презирали британское разделение на социальные классы, презирали богатых землевладельцев, а также свободных поселенцев, которые, еще не успев сойти с корабля, уже получали от власти участок земли под ферму. Карренси считали эту землю своей по праву рождения. Они скитались по стране в поисках перемен и очередного заработка, редко задерживаясь на одном месте больше года. Их можно было встретить на самых отдаленных скотоводческих станциях, где заработки были больше и где было меньше иммигрантов, которых они недолюбливали.
Обычно карренси скитались парами. Считается, что эти постоянные переезды с места на место с пожитками сформировали уникальный австралийский образ свагмена — непоседливого парня, судьба которого — одинокие тропы буша вдали от цивилизации. Буш для него — друг и дом родной, цивилизация — тюрьма…
Штурм континента. Самая суровая пустыня мира. Миражи и реальность
В первые пятнадцать-двадцать лет белого заселения Австралии главные вопросы, которые задавали себе колонисты, — что скрывается за горизонтом и каково сердце континента? Покрыто оно сочными травами или, может быть, там плещется море?
Лишь в 1813 году путешественники Уэнтворт и Лаусон впервые пересекли так называемые Голубые горы (в 65 км от Сиднея) и открыли проход через Австралийские Альпы, считавшиеся до того неприступными. Там не оказалось следов цивилизации. Перед ними простиралась обширная страна, которая не вызывала сентиментальных чувств. Эта земля требовала уважения, с ней надо было ладить, чтобы не быть уничтоженным ею.
«Весь центр этой могущественной страны покрыт завесой, и только… смелые достойны приподнять ее… Я завидую тому человеку, который водрузит флаг в ее центре».
Этими словами великий исследователь Австралии капитан Чарльз Стёрт напутствовал Эдварда Эйра, которому предстояло пройти через дикую часть континента, на север от нынешнего города Аделаиды. Шел 1840 год. Юго-восточная часть материка была в основном уже исследована. Но те земли, которые простирались на север и на запад, по-прежнему окутывала тайна.
Некоторые исследователи предполагали, что расположенное в глубине страны пространство представляет собой бесплодную пустыню. Другие были убеждены, что в центре затаилась плодородная нирвана, цветущий райский уголок.
В июне 1840 года Джон Эдвард Эйр — 24-летний искатель приключений, движимый идеалами долга и чести, — покинул город Аделаиду, имея уже за плечами кое-какой опыт путешествий по австралийским пустыням. На этот раз его целью была Центральная Австралия. Эйра сопровождали семеро спутников, включая старого друга Джеймса Бакстера и трех аборигенов.
Они прошли 400 километров, и перед взором путешественников открылись пересохшие озера, покрытые сверкающей солью. Экспедиция занялась поисками воды, но, за исключением нескольких колодцев, вырытых аборигенами, источников воды не было.
