Час неторопливой ходьбы — и я попадаю в центр городка Покхара и безнадежно влюбляюсь в него. Трудно определить, чем он привлекателен: нельзя сказать, что он особенно красив, или живописен, или весел, или экзотичен, но тем не менее он самобытен, этот маленький непальский городок, где сразу близко соприкасаешься с древними и прочными традициями, определяющими поступки, мысли и чувства местного жителя. Можно согласиться, что за много веков эти традиции стали тормозом для общества, но стабильность и монотонность жизни здесь неотразимо притягательны для истосковавшихся по ним европейцев.
По обе стороны Главной улицы Покхары гордо стоят трех- или четырехэтажные, крытые черепицей дома. Весь первый этаж в них занимают лавки, двери которых гостеприимно распахнуты. С любого места в городе можно увидеть по крайней мере один запущенный, но часто посещаемый индуистский храм. На перекрестках сидят на корточках одетые в рванье уличные торговцы, разложив в пыли свой жалкий товар — яркие индийские стеклянные браслеты, небольшие лубочные картинки на религиозные темы, пачки булавок, хрупкие гребни, тяжелые бисерные ожерелья и прочую мелочь. Остается надеяться, что это не единственное их средство к существованию.
На Главной улице в удивлении останавливаешься перед останками грузовика. В долине имеется шесть или семь небольших джипов, но, так как все машины приходится доставлять самолетом, я была восхищена этим «памятником» чрезмерного оптимизма. При таком состоянии местных дорог и отсутствии механиков неудивительно, что грузовик ездил недолго.
Даже по непальским понятиям Главная улица чрезвычайно ухабиста. Кажется, она была перерыта каким-то разгневанным божеством, чтобы помешать людям спокойно ходить по городу. И действительно, мне сказали, что улицу специально разрыли несколько лет назад, когда местные власти опрометчиво взялись ее мостить. Однако, когда более или менее терпимая дорога превратилась в адское месиво из глыб и впадин, власти опомнились и забыли о дороге, а ухабы остались.
На первый взгляд Покхара выглядит весьма внушительным торговым центром, но очень скоро становится ясно, что ассортимент товаров ограничен тканями, сигаретами, спичками, ручками, электрическими фонарями, лампами, кожевенным товаром, керосином, рисом, далом, сушеными бобами, дешевым чаем, крупной солью, сахаром, печеньем и какао. Я пыталась купить небольшую керосинку, но их нигде не было. Пришлось ограничиться двумя эмалированными кружками, тремя маленькими алюминиевыми мисками вместо тарелок, крохотным чайником, кастрюлей немного большего размера и тремя чайными ложками — самого низкого качества, хотя и обошлось все это мне в тридцать пять шиллингов.
Почти все товары на базаре завезены из Индии (правда, соль все еще доставляют из Тибета). Вот почему их продают на вес. Система взвешивания весьма своеобразна; даже иностранцы, живущие в Непале годами, не в состоянии понять ее, хотя сами непальцы принимают эту систему всерьез. Для начала на чашу весов бросают горсть маленьких бесформенных кусочков металла, затем, если этого недостаточно, торговец небрежно, не поднимаясь с места, наклоняется вперед, берет с земли несколько камней и подкладывает их. Но я чувствую, что в этом сумасшествии есть какая-то система, и не думаю, что это обман. Более того, я порадовалась сегодня — мне дважды вернули лишние деньги, когда я, не зная непали, платила больше, чем требовали.
Сегодня на закате я пошла купаться. Вода в озере была слишком теплой и не освежала, но с помощью карболового мыла я избавилась от пыли и пота. Даже при живом воображении трудно убедить себя, что вода чистая. Но пока озеро — единственный источник питьевой воды, так что потребуется немало керосина, чтобы прокипятить эту жидкость перед употреблением.
Глава 4
У ПОДНОЖИЯ МАЧХАПУЧХРЕ
Вот уже прошел месяц (целый месяц!) с тех пор, как я покинула Лондон, но лишь сегодня мне удалось наконец устроиться на новом месте. Неделя проведена в необъяснимых, но не столь уж неожиданных задержках. (По моим подсчетам, в Непале почти половина времени уходит «а ожидание того, что произойдет, по всей вероятности, завтра или послезавтра, если произойдет вообще.)
Я живу в заново отстроенном особняке, в комнате, в которой почти отсутствует мебель. Ее размеры — примерно двенадцать на пятнадцать футов. Здесь великолепно, если бы не крысы. Их тут много. Именно сейчас мое внимание привлек какой-то блеск. Взглянув на грубые деревянные балки, поддерживающие плоскую крышу из рифленого железа, я увидела светлячков, но, присмотревшись, поняла, что ошиблась: на меня задумчиво смотрят три огромные крысы. Они, видимо, интересуются, насколько надежно удастся новой обитательнице этого жилища прятать свои продукты.
Комната внизу задумана как лавка. Пол в ней земляной, там находится «Лео». Напротив двустворчатой двери расположены грубо сколоченные полки. На ночь дверь изнутри запирается на засов, а днем, если возникает необходимость, на замок снаружи. Последняя предосторожность просто смехотворна, так как почти все замки в Покхаре открываются одним ключом. Из этой комнаты по шаткой бамбуковой лестнице можно через люк без крышки подняться в мою спальню. Здесь пол Деревянный. За тонкой перегородкой — другая комната. Она расположена над лавкой хозяина. Между досками перегородки такие широкие щели, что мой сосед Тхуптен Таши, молодой тибетский учитель, может и видеть, и слышать все, что происходит в моей комнате. Сейчас, когда я пишу, Тхуптен проводит вечерние занятия по английскому языку с несколькими прилежными детьми старшего возраста. Вот только что они усердно скандировали на неправильном английском:
— Где ты был-ходил?
Долго выдержать такое невозможно. С мукой в голосе я крикнула:
— Извините, Тхуптен, но все-таки надо говорить «куда ты ходил»!
Я не виню несчастного Тхуптена. Мне приходилось видеть учебник английского языка для непальцев, из которого до бесконечности можно цитировать подобные фразы: «он девочка»; «это одна картины на стенах».
Окно в моей комнате без стекол, но с деревянными ставнями. По местным понятиям, оно довольно большое — четыре фута на три — и выходит на юг. Отсюда видны поля и зеленые лесистые холмы. В стене на уровне глаз сделаны две небольшие культовые ниши. В них я храню кухонные и туалетные принадлежности — зубную щетку и пасту. Я сплю на бамбуковой циновке в углу: в это время года кровать не нужна. Однако надеюсь, что до наступления холодов приобрету спальный мешок у какой-нибудь альпинистской экспедиции, возвращающейся домой. В комнате есть новый стол и несколько табуреток (их быстро и искусно смастерил здешний плотник), деревянный ящик (в нем я храню — продукты и посуду) и пустая четырехгаллоновая канистра из-под керосина для питьевой воды (такая квадратная канистра на базаре стоит два шиллинга; в ней удобно носить воду).
