Небольшой кабинет, рабочий стол, полки с чуть заплесневшими книгами, главным образом, беллетристикой. Масса фотографий, картин, карт, безделушек и пр. Рядом — спальная комнатушка, с узенькой складной кроватью и умывальником.
Все на месте, вплоть до остановившихся стенных часов и градусника. Впечатление такое, что только вчера обитатели дома покинули остров. В других комнатах, занесенных снегом, из-под ледяного футляра виднеются кухонные принадлежности, посуда и предметы обихода.
Насколько хорошо сохранился дом, настолько разорена и запущена палатка. Здесь 30 лет северных ветров и буранов, дикого мороза сделали свое разрушительное дело. Пачки нового полярного белья почти сгнили и от прикосновения трещат и лопаются. В большом количестве, в беспорядке валяются ошейники, хомута упряжных собак и рассыпанный чай, табак, спички, ручные чемоданчики с массой крахмальных воротничков и неизвестно для чего сюда завезенных шелковых сорочек.
Все лишнее, без чего мог обойтись человек, брошено, чтобы не загружать сани и себя в далеком пути к мысу Флора к спасательному кораблю, пришедшему на помощь.
Около стены главного дома аккуратно сложены ящики с консервами, «пеммиканом» — специальной едой для собак. Открываем несколько банок и пробуем: великолепно сохранились, приятны на вкус.
В ста шагах от жилья расположена магнитная будка, наполненная всевозможными научными приборами, правда, сильно заржавленными, но не пострадавшими и годными к употреблению. Тут же — три швейных машины; большой запас иголок, богатая аптека и несколько хорошо сохранившихся фото- и киноаппаратов и пленки.
Чувствуется, что экспедиция была прекрасно снаряжена и оборудована всем необходимым, даже предметами роскоши. При таких условиях, удобствах и богатом запасе продуктов нетрудно было провести две зимовки.
Тщательно осматриваем все уголки с надеждой найти оставленные письма, — их нет. Или медведи, распоряжавшиеся ящиками и ковырявшие консервные банки, их уничтожили?
На пригорке устанавливаем мемориальную доску в память трех пропавших без вести итальянцев, с надписью: «Памяти Квестини, Стоккена и Оллера. Советская экспедиция. 1929 год».
Уже перед самым уходом на ледокол, матрос неожиданно нашел изодранный, вылинявший вымпел, на котором с трудом разбираем надпись: «Америка» — название судна, на котором прибыла экспедиция. Заботливо свертываем флаг, чтобы доставить его в музей Института по изучению севера. Много возни у меня было с доставкой тяжелой шкуры на борт ледокола. С помощью матроса я с трудом волочил ее через открытые, зияющие полыньи, по шершавому, нескользкому снегу.
В вылазке на берег участвовал оператор Новицкий, запечатлевший на кадрах останки давно забытой экспедиции.
Обратный путь к бухте Тихая неожиданно оказался чрезвычайно тяжелым. Весь Британский канал заполнили огромные айсберги. Вот уже три дня как ледокол с трудом пробирается вперед туда, где мы оставили наших дорогих друзей.
Три дня настойчиво борется «Седов» со льдами. Три дня его стальной таран дробит, крошит в куски огромные айсберги, гигантские ледяные глыбы. Но внезапная сдвижка толстых слоев льда не дает возможности пробраться к бухте Тихой. В Арктике погода меняется с капризной быстротой. Всего неделю назад, когда мы уходили от Земли Франца Иосифа, взяв направление на полюс, были хорошие, ясные дни. Ледокол легко скользил в ледяной пустыне, в толстом, но изобиловавшем широкими разводьями льду.
Сейчас же картина резко переменилась. Напрасно несравненный капитан Воронин, напрягая зрение, всматривается в покрытый серой дымкой тумана горизонт, тщетно пытаясь разглядеть столь желанные темные прорехи полыней. Их нет, кругом белый саван искрящегося миллионами солнечных брызг снега.
А земля уже как будто бы близко. Далеко за изломами торосов наметилась неясная, мигающая в разливе тумана черная полоса. Подойти к ней нет возможности. Освободившийся от груза ледокол уже не в состоянии с прежней легкостью продвигаться вперед. Толстые стены льда становятся ему непреодолимым препятствием.
К вечеру окончательно измотавшийся, не отдыхавший уже несколько суток капитан, потупив глаза, сумрачно заявил Шмидту:
— Отто Юльич, дальше итти нет сил. Бесполезно пускать в воздух последние остатки драгоценного угля. Лед не позволяет ледоколу подойти к колонии.
— Вы видите, — как бы оправдываясь, добавляет он, — мы делаем все возможное, а результата никакого.
Милый Владимир Иванович, ты мог бы этого и не добавлять. Мы видим, мы знаем, что команда работает сверх сил, что обжигаются в волнах огня черные от копоти кочегары, стараясь довести давление в топках до максимума. Мы прекрасно знаем, что вы уже забыли, что такое сон, и, наконец, мы видим расстроенное, посеревшее от досады лицо старшего механика, старика Шиповальникова, не вылезающего из машинного отделения и особенно близко принимающего это горе к сердцу.
Но что же делать?
Положим, колонисты уже высажены на берег, выгружены огромные трехгодичные запасы продовольствия, топлива, и дома уже закончены постройкой. Но радио еще не работает, а ведь, одной из основных целей нашего похода как раз и являлось сооружение радиостанции.
А 16 архангелогородских плотников, оставленных нами на берегу? Разве мы вправе бросить их на долгую зимовку, и, наконец, не является ли нашей прямой обязанностью принять все меры к доставлению их на борт «Седова»?
В кают-компании, где происходил этот разговор, делается жутко тихо.
Действительно, что делать?
Внезапно нервно разглаживавший бороду Шмидт выпрямляется, окидывает всех быстрым стальным взглядом своих серых глаз и четко бросает:
— Я начальник экспедиции, я не могу бросить доверенных мне людей на произвол судьбы, я не уйду от Земли Франца Иосифа до тех пар, пока сам не увижу, что радиостанция отстроена, что колонисты находятся в тепле. Я не дам сигнала к отходу до тех пор, пока не заберу с собой наших строителей. Поэтому сегодня вечером отправляюсь пешком к острову, и вместе со мной пойдут географ Иванов и Громов. Понятно? Надеюсь, товарищи не откажутся отправиться на этот рискованный путь?
Конечно, мы оба с радостью принимаем это почетное для нас предложение.
Убитого медведя на лебедке втаскивают на ледокол.
Трещина в ледяном поле, сделанная форсировавшимся ледоколом.
Но тут поднимается шум. Нас уговаривают отказаться or этой дерзкой затеи, заявляют, что, авось льды раздвинет, и мы сможем пробраться вперед, что дорога будет не из легких и т. д.
