он, должно быть, сам знает, что не выкарабкается. Сегодня утром он спросил Уилсона, есть ли у него шанс, и Билл, конечно, сказал, что не знает. В действительности он не жилец. Но даже если он сейчас умрет, я сомневаюсь, что мы сможем прорваться. Погодные условия ужасные, наше снаряжение все сильнее покрывается льдом, с ним трудно управляться. А тут еще бедный Титус, конечно, самая главная помеха… Бедняга! Бедняга. Так грустно видеть это.
И правда, бедный Оутс. Он сидел там, в палатке, а Скотт пристально смотрел на него – и в глазах его читалось молчаливое ожидание высшей жертвы, которую должен был, по его мнению, принести этот человек.
На мысе Эванс Оутс твердо заявил, что в полярном путешествии никто не должен быть обузой для своих товарищей. Он хотел взять с собой пистолет, потому что «если кто-то сломается, у него должна быть привилегия воспользоваться им».
Возможно, Оутс в те дни вспоминал и другой разговор, который произошел год назад. Тогда он сказал Скотту, что тот напрасно не воспользовался пони для переноса «Склада одной тонны» дальше на юг и впоследствии пожалеет об этом. Но Скотт ответил: «Я более чем достаточно насмотрелся на эту жестокость по отношению к животным и не собираюсь игнорировать свои чувства ради пятидневного марша». Итак, Скотт сберег свои чувства, но еще не заплатил за это.
Оутс был единственным среди них, кто прошел войну и видел смерть на поле боя. Его не мучили романтические фантазии, он не играл на публику, его не вводил в заблуждение показной героизм. Он был мужественным человеком. Оказаться вторым – особенно после такой личности, как Амундсен, – было позором, но его в крайнем случае можно было пережить. Оутс хотел вернуться домой и сдать экзамен на майора. Сравнивая Скотта с Амундсеном, он увидел, как безнадежно подвел всю британскую экспедицию– и его самого плохой командир. Он никогда не хотел идти на полюс, но был вынужден подчиниться приказу. И теперь не желал сдаваться ради того, чтобы сделать одолжение Скотту, – по крайней мере пока.
9 марта они достигли места, которое должно было стать их спасением – склада у горы Хувер. По словам Скотта, это оказалось
слабым утешением. Запасов недостаточно. Я не знаю, кого винить – но щедрости и разума не хватило.
И снова винить Скотту нужно было только себя. Включив в последний момент в полярную партию пятого человека и не отпуская Мирса дольше, чем изначально планировалось, он разрушил весь принцип организации складов. Партиям, которые возвращались раньше, пришлось вскрывать запасы и перераспределять их вместо того, чтобы брать заранее приготовленные упаковки. У них не было ни весов, ни мер, и потому было несправедливо возлагать такое бремя на усталых и изможденных людей, чья способность к здравым суждениям к тому времени ослабела.
Нехватка провизии на складе была плохим знаком. Скотт писал: «Собаки, которые должны были стать нашим спасением, явно потерпели неудачу. Думаю, Мирса ожидало трудное возвращение. Печальная путаница».
Скотт сформировал запасы, которых едва хватало для того, чтобы дойти от одного склада до другого. Более того, он оставил склады без резервов на непредвиденный случай. Он сам сделал все, чтобы шансы на благоприятный исход свелись к нулю. Теперь их спасение зависело от собак.
Но собак не было.
Людям, оставшимся на мысе Эванс, Скотт раздал многочисленные и запутанные указания. Они были настолько строгими, что убивали инициативу, связывали подчиненных и перекладывали ответственность на других. Важные моменты были сформулированы неточно и допускали различные толкования.
В отношении собак, от которых так зависел Скотт, инструкции были особенно расплывчаты, неорганизованны и противоречивы. С одной стороны, они должны были как можно быстрее доставить Скотта домой, но с другой стороны, собаками не следовало рисковать, чтобы сберечь их для следующего сезона. В любом случае Скотт ушел, не оставив окончательных распоряжений. То, что его нужно встречать на собачьих упряжках, регламентировалось приказами, отправленными с теми партиями, которые возвращались назад. Если бы с ними что-то случилось, командир на мысе Эванс не знал бы, что ему надлежит делать, поскольку Скотт, все еще отказывавшийся– довериться своим офицерам, не объяснял им собственных намерений. Более того, ответственность за исполнение приказов перекладывалась на другого человека, потому что Симпсон должен был передать командование базой первому офицеру военно-морского флота, вернувшемуся с юга.
В результате бесконечных перемещений всех своих партий Скотт не смог обеспечить на маршруте достаточное количество запасов, чтобы благополучно вернуться домой. С самого начала предполагалось, что именно с помощью собачьих упряжек эта проблема будет решена. Но даже вокруг такой жизненно важной операции Скотт создал атмосферу неопределенности и беспорядка.
Симпсон ожидал прибытия Мирса с собаками к 15 декабря. Но неопределенность сохранялась до 26-го, когда вернулись Дэй и Хупер с неожиданным известием о том, что Скотт взял с собой собачьи упряжки дальше, чем предполагалось вначале. Собаки могли, как отметил Скотт в своем новом приказе Симпсону, «вернуться позже, оказавшись не способными к работе, или вовсе не вернуться. Поэтому не забудьте, что [провизия] должна быть доставлена на “Склад одной тонны”… так или иначе». Симпсон немедленно отправил Дэя и Хупера – не сильно жаждавших этого – заниматься привычной работой и буксировать вручную грузы.
5 января, наконец, прибыл с собаками Мирс. Ему ничего не оставалось, как ждать приказов с юга.
Через три недели вернулся Аткинсон, но без приказа, которому мог бы подчиниться Мирс. Единственной подсказкой относительно намерений Скотта было его расплывчатое наставление «идти как можно быстрее», данное Аткинсону на вершине ледника Бирдмора. И при этом оставалось в силе распоряжение не выходить слишком рано, поскольку собаки, по мнению Скотта, не могли долго ждать, ведь они страдали из-за того, что им приходилось лежать на снегу. Это, конечно, нонсенс, но таков был приказ.
19 февраля в Хат-Пойнт пришел старшина Крин и сообщил, что «Тедди» Эванс серьезно болен цингой, а потому остался в Конер-Кэмпе, где за ним ухаживает Лэшли. В этой ситуации важное сообщение (как бы невзначай переданное с Эвансом перед его возвращением на базу) о том, что собаки должны ждать Скотта между 82 и 83°, было попросту забыто.
Аткинсон как доктор теперь сосредоточился на болезни Эванса. При помощи Дмитрия на собачьей упряжке он привез Эванса в лагерь и спас ему жизнь – в последний момент.
Никто не подумал о том, что если у Эванса цинга, то Скотт или кто-то из его спутников тоже могли страдать от нее. Легкие симптомы, наблюдавшиеся– у людей в партии самого Аткинсона, уже говорили о такой возможности. Полярная партия могла оказаться в опасности, и следовало предпринять немедленную попытку ее спасти. Но если такие мысли и возникали, никто не удосужился действовать, поскольку Скотт оставил категорический приказ, что его не нужно спасать ни при каких обстоятельствах. Скорее всего, это было бравадой, но оформленной в виде приказа.
Интерпретация приказов, особенно в чрезвычайных условиях и – более того – в полярных регионах, требует здравомыслия. Опасно ограничивать людей строгими инструкциями. Слепое повиновение может привести к несчастью. Лучше всего иметь возможность подстраиваться под обстоятельства и стремиться выполнять конечные задачи. Вот почему Амундсен, уходя с «Фрама», сказал Торвальду Нильсену: «Я предоставляю вам полную свободу действий».
Но база на мысе Эванс функционировала по военно-морским законам. Аткинсон, теперь командовавший ею, был хоть и врачом, но все же в ранге офицера военно-морского флота. Однако в ситуации, когда требуется здравый смысл и инициатива, военно-морская дисциплина не работает. Выучка и традиции флота по-прежнему требовали абсолютного, безоговорочного и буквального исполнения приказов. Скотт оставался приверженцем строгой дисциплины и постоянно следил за ней. В результате его подчиненные чувствовали скованность и не проявляли инициативу.
Скотт не мог полагаться на чью-то личную привязанность к нему, которая позволила бы нарушить приказ и преодолеть все трудности, чтобы спасти своего командира. Отношение подчиненных к нему наглядно демонстрирует письмо Гриффина Тэйлора, который отправился домой на корабле и написал Фрэнку Дебенхему с удивительной проницательностью: «Если полюс взят, я верю, что у вас будет приятная зима, а если нет, да поможет вам Бог!»
5 февраля пришел корабль. «Терра Нова» привез новости, из-за которых Симпсон решил изменить планы и вернуться домой. Он максимально быстро передал дела Райту и приготовился к отплытию. Мирс, тоже готовясь к возвращению, забросил работу. Экспедиция к этому моменту ему настолько опротивела, что он хотел как можно быстрее с нею покончить.
