скользить вниз, вниз, вниз и, наконец, выплеснуться в аквариум, нам остается только представить, как бульдоги превратились в наяд Фетх-Али-Шаха, чтобы познать что-то из истинной утекающей истории.
После того, как мы несколько раз окунули собак, и они начали понимать, что после соскальзывания с ними не случится ничего ужасного, они наслаждаются спортивными затеями так же, как мы и так же, возможно, как наяды Шаха столетие назад.
Непосредственно за зимним дворцом шаха расположена та часть Тегеранского базара, которая почти ежедневно посещается европейцами, и их присутствие вызывает мало внимания или внимания у местных жителей. Но я часто слышал замечание, что ференги не может пройти через южные или более экзотичные кварталы не получив оскорблений. Решив заняться расследованием, я однажды отправился в одиночку, войдя на базар с восточной стороны дворцовой стены, куда я заходил туда десятки раз.
Улицы снаружи неряшливы с тающим снегом, а крытые проходы базара, будучи сухими под ногами, переполнены людьми в необычной степени. Хотя они довольно сильно переполнены в любое время года.
Большинство дервишей в городе из-за погодных условий были вынуждены искать убежища на базаре. Они, прибавились к немалому числу людей, которые делают это место своим обычным местом пропитания, и делают базар еще более неприятными, чем когда-либо. Они встречаются в таких количествах, что, независимо от того, в какую сторону я поверну, я столкнусь с нищим оборванцем, с диким, изможденным лицом и в гротескным костюме, трясущем свою копилку для милостыни из тыквы и бормочущим: «Ху, хах хук!» и каждый по-своему своеобразен.
Муллы с их струящимися одеждами и огромными белыми тюрбанами также составляют существенную долю движущейся толпы. Они почти без исключения скрупулезно опрятны и чисты по внешности, а их жреческий костюм и фарисейский характер придают им определенный вид величия. Они носят безмятежное выражение лица людей, настолько наполненных представлением о своей собственной святости, что их самосознание воистину презрительно прыгает сквозь их кожу и придает им гладкий, маслянистый вид. Человек невольно размышляет о том, как им всем удается зарабатывать на жизнь. Мулла «не трудится, и он не крутится», но почти каждый человек, которого ты встречаешь, - это Мулла.
Базар - это общая магистраль для всего и вся, что может пройти через него.
Наездники на ослах, всадники и длинные ряды верблюдов и вьючные мулы добавляют путаницу в общую неразбериху. И, хотя сотни торговых палаток заполнены каждой продаваемой в городе вещью, десятки ослов, груженных подобными продуктами, блуждают среди толпы, торговцы выкрикивают названия своих товаров во всю мощь легких. Во многих местах шум довольно оглушительный, и запахи совсем не приятны для европейских ноздрей, но аборигены не слишком привередливы.
Пары, исходящие из харчевен, от котлов из супа, пиллау и жареной баранины, и не менее приятные запахи из мест, где люди заняты целый день тем, что жарят базар-кабобы для голодных покупателей, смешиваются с ароматами от магазинов специй и табака.
Лоснящийся торговец специями, сидящий на корточках рядом с котлом с пылающими углями, выкуривающий кальян за кальяном в мечтательном созерцании своего помощника, ждущего клиентов, а также изредка ждущий пока будет наполнен снова его кальян, несомненно, является самый счастливый из смертных.
С лавкой кабоба, с одной стороны, и лавкой, где готовят баранину, с другой, с пекарней и фруктовой лавкой напротив, он наслаждается чудесной пищей, когда голоден. Ему нечего делать, кроме как курить кальян среди благоухания ароматов его собственных специй и мечтательно следить за тем, что происходит вокруг. Его персидские представления о желанной жизни заставляют его считать свою жизнь блаженной, не сравнимой с теми, чьи занятия требуют физического напряжение.
Все лавки - это открытые спереди места, такие как небольшие фруктовые и сигарные лавки в американском городе, товары размещаются на досках или стеллажах, выставляются вперед или иным образом размещаются самым выгодным образом, в зависимости от характера товаров. В лавках нет окон, но ночью они защищены деревянными ставнями.
Из входов в чайханы слышны звуки флейты или пение трубадура или голос рассказчика, и время от времени встречаются группы недобрых людей, поссорившихся из-за какой-то незначительной разницы в сделке. Шум и беспорядок царят повсюду.
Дальше дорога перекрыта толпой бездельников, наблюдающих за трио luti или шутов, дергающих неповоротливого и ленивого павиана за цепь, чтобы заставить его танцевать. А чуть дальше - еще одна толпа, которая рассматривает еще нескольких luti с маленьким бурым медведем. И павиан, и медведь выглядят лучше, чем их владельцы, а вклад зевак, состоит в основном из съедобных продуктов, их кидают животным, чтобы увидеть, как они кормятся. В полумиле, или около того, от входа достигается нижняя четверть базара. Толпы менее плотные, шум не такой уж оглушительный, а характер лавок претерпевает изменения в худшую сторону. Многие из этих лавок не работают, а многие другие заняты ремесленниками, производящими более грубые товары, такие как подковы, вьючные седла и другие товары для упряжи верблюдов. Такие изделия, как кальяны, чубуки и другие трубки, тапочки и кожаные туфли, головные уборы, украшения и т. д., как правило, производятся в помещениях в лучших частях базара, где они и продаются. Среди грубых ремесленных закутков находятся кулинарные мастерские и чайные заведения низшего сорта и жители из этих мест с любопытством следят за мной и привлекают внимание друг друга к необычному обстоятельству, когда ференги проходит через их квартал.
Через полмили от этих мест моя прогулка внезапно останавливается высокой грязной стеной с узким проходом, ведущим направо. Сейчас я нахожусь на южной оконечности базара и оборачиваюсь, чтобы проследить мой путь.
До сих пор я не встретил каких-либо нападок. Только небольшая дополнительная грубость и простая любознательность, такие, какие вполне естественно ожидать.
Но прежде чем пройти путь в триста ярдов, я встречаю пару хулиганских юношей из класса charuadar. Как только я прошел их, один из них безрассудно совершает обещанный выпад в мою сторону — он издает какой-то особый звук и они оба начинают бежать, как будто ожидая, что их станут преследовать и накажут.
Когда я лишь немного поворачиваюсь, чтобы посмотреть, старый торговец гранатами останавливает своего осла, и с широкой ухмылкой призывает меня преследовать их. Возвращаясь к более респектабельному кварталу, я прогуливаюсь по одному из многочисленных ответвлений, ведущих к нему, которое выглядит, как особенно грубый и грязный квартал. Перед тем, как прошел совсем немного, меня останавливает дружелюбный торговец сахаром с «Сахибом» и различными значительными покачиваниями головы, означающими, что если бы он был мной, он не пошел бы туда. Таким образом, на Тегеранском базаре, где ференги однажды
