Титус Оутс [написал Скотт 11 марта] очень близок к концу… Мы обсуждали этот вопрос… он храбрый парень и понимает ситуацию, но практически просит совета. Ему ничего не могло быть сказано, лишь предложено идти дальше – сколько сможет.
Но все свидетельства о том, что бедный Оутс сам покончил с собой после того, как боль стала непереносимой – особенно письмо Уилсона к госпоже Оутс, – были скрыты. Трагедию пришлось позолотить, выдумав героический поступок, иначе ответственность возложили бы на Скотта – а это не пошло бы ему на пользу.
Нигде в записях полярной партии Оутс явно не говорит, что расстается с жизнью из героического самопожертвования. Эта сказка основана на намеках в дневнике Скотта.
Близкие Оутса вели себя очень сдержанно. Госпожа Оутс так и не смогла простить Скотта. Она вела себя как мать жертвы, а не героя. Она отказалась от приглашения в Букингемский дворец, чтобы принять посмертно присвоенную ее сыну «Полярную медаль». В стремлении узнать правду она расспрашивала вернувшихся членов экспедиции обо всех деталях. Она собрала подробные доказательства неуравновешенного поведения Скотта. Она записала слова Мирса, сказанные ей: «Всегда было много проблем и несчастий… и хуже всего то, что категорически запрещалось выйти из строя». И Аткинсон, и Эванс заявили в один голос: ее сын сожалел о том, что присоединился к экспедиции. Еще больше усугубило положение то, что ей написал подполковник Фрайер, старый командир ее сына, никогда не доверявший Скотту из-за слухов о его характере. Он рассказал, что пытался отговорить Оутса от участия в этой экспедиции так, «будто он был моим младшим братом». Разобравшись в этом деле для того, чтобы узнать горькую правду, госпожа Оутс тем не менее публично согласилась с трактовкой поведения своего сына в рамках официально принятой легенды. А «Тедди» Эванс написал ей слишком знакомые слова: «Нельзя рассматривать факты отдельно друг от друга, если это отражается на организации в целом».
В соборах Англии продолжались печальные памятные службы. Одна из типичных проповедей, прочитанная в церкви на территории доков военно-морского флота в Девонпорте, восхваляла Оутса и его товарищей за «напоминание всем нам… о славном самопожертвовании, о благословенном поражении». Со всех сторон звучало обильное пустословие на тему способности «вырвать победу из клыков смерти». Оутс был совершенно другим человеком, слишком прямым и рациональным. В его поступке было что-то очень символическое: аристократ, ищущий смерти, потому что ему нигде нет больше места; оставался только один выход.
Эта проповедь больше подходила для Скотта. Его поступки и особенно его литературный стиль в полной мере отвечали духу соотечественников. Он олицетворял славное поражение, которое к этому моменту стало британским идеалом. Такой герой идеально соответствовал нации, находившейся в упадке.
Было предпринято очень мало попыток проанализировать причины несчастья. Наиболее удобным выходом из положения стала возможность назвать катастрофу добродетелью и загримировать некомпетентность под героизм. Невзирая на реальные ошеломляющие свидетельства, «Лондон Дейли Кроникл» писала, что «экспедиция капитана Скотта, несомненно, была экипирована лучше всех тех, кто когда-либо исследовал антарктический континент». «Таймс» привычно занималась софистикой: «Давайте выкинем из головы все слухи… о “расе”, циркулирующие в определенных кругах», – призывала она, добавляя, что истинная ценность этой антарктической экспедиции в том, что она была
духовной и поэтому поистине национальной. Она стала доказательством того, что в эпоху унылого материализма еще находятся люди, готовые встретиться с трудностями, рискнуть и даже умереть ради идеи… Это характер людей, которые строили империи, и, пока он жив в нас, мы сможем сохранить империю, построенную нашими отцами.
Глава 35
Последнее приключение
Амундсен находился в Мэдисоне (штат Висконсин), когда узнал эти новости. «Я бы с радостью отказался от всей славы или денег, если бы тем самым помог Скотту избежать ужасной смерти», – сказал он журналисту.
На следующий день в Чикаго другой ожидавший Амундсена журналист описал, как он
скорбно смотрел на фотографию и безуспешно пытался скрыть свои эмоции… «Ужасно, ужасно», – восклицал Амундсен, нервно вышагивая по комнате из угла в угол… «Не могу спокойно читать последнее сообщение Скотта… и подумать только, – [добавил он], понизив голос, – эти отважные люди умирали там во льдах, а я в Австралии, в тепле и комфорте читал лекции».
В то время Амундсен уже ездил по Америке с лекциями, на которых рассказывал о покорении Южного полюса. Почти год он оставался единственной ключевой фигурой на авансцене полярных исследований. Казалось, ему все простили. В Норвегии даже попытались присвоить ему звание профессора. «Было бы неплохо иметь регулярное годовое жалованье, – сказал он Нансену с присущей ему иронией, – но профессор… у меня нет для этого необходимой квалификации. Должен с благодарностью отказаться от лестного предложения». Все другие почести – а их было много – Амундсен бесстрастно принимал, откуда бы они ни поступали, так что Бьяаланд даже написал ему: «Поздравляю с триумфальным путешествием по миру». А потом пришел «Терра Нова» и принес историю, которую одна из газет назвала «Смертельным походом в Антарктике» – и на некоторое время Амундсен-победитель ушел в тень Скотта-мученика.
До того, как появились эти новости, британцы утешали себя тем, что Амундсен победил исключительно благодаря «везению». Это раздражало Нансена настолько, что он написал в предисловии к книге Амундсена «Южный полюс», вышедшей на английском языке, буквально следующее: «Не стоит болтать о везении. Триумф Амундсена – это триумф силы и проницательности».
Теперь в Англии Амундсен стал идеальным козлом отпущения. Скотт, как гласила легенда, умер потому, что его сердце было разбито поражением на полюсе, следовательно, виноват не он, а тот, кто был настолько нетерпелив, что попал туда первым. Эта романтическая конструкция избавляла от неприятной необходимости отвечать на вопрос, почему Скотт оказался вторым. Но она противоречила рациональному уму Амундсена. С самого начала он открыто говорил о том, что Скотт сам спровоцировал случившееся с ним несчастье, что подразумевал и Нансен в ходе своей печальной переписки с сэром Клементсом Маркхэмом:
Мне очень жаль, что он не послушался моего совета и не взял побольше хорошо объезженных собак вместо пони… согласись он со мной, мы бы его не потеряли. [Его] снаряжение… не соответствовало задаче.
Но разум не всегда может успокоить душевную боль. Амундсена терзали сомнения. Конечно, Скотт был слаб, некомпетентен и глуп. Конечно, он сам во всем виноват. Но Амундсен не был равнодушным чудовищем. Кто мог сказать, что его вины в случившемся не было ни на йоту?
Смерть Скотта – или даже скорее эффект, который она произвела, – оказалась той случайностью, которую Амундсен не мог предвидеть. В санях Скотта лежали свидетельства того, что этот норвежец был на полюсе, включая даже фотографию его палатки, оставленной там. В своем последнем убежище Скотт умер, чтобы доказать, что Амундсен победил. Ирония судьбы была жестокой, Амундсен не смог написать письмо с соболезнованиями, позволив это сделать Леону от его имени. «Скотт показал нам, как нужно умирать», – написал Леон Скотту Келти. Это все, что можно было сказать.
Мир видел историю в основном глазами Скотта. Его дневники поспешно опубликовали в виде книги под названием «Последняя экспедиция», а дальше все просто – он писал лучше, чем Амундсен, который не владел искусством пропаганды. Амундсен был исключительно человеком действия. Как и многие люди его типа, он направлял свой талант на реальные дела. Максимально интенсивно проживая каждое мгновение своей жизни, он не имел лишней энергии для передачи собственных впечатлений окружающим. «Последний из викингов» ожидал, что его дела скажут сами за себя, в любом случае именно они были его настоящим искусством. Между тем Скотт считал опыт средством для достижения других целей: способом продвижения по службе, сырьем для литературной деятельности. В своем общении с миром они были очень разными: Скотт обращался к каждому из людей, в то время как Амундсен даже не пытался скрывать свое презрение к толпе. Ему нечего было противопоставить мастерскому самооправданию Скотта, литературный талант которого стал его главным козырем. Он словно восстал из занесенной снегами палатки, чтобы отомстить.
Своим примером он «благословил» «героические поражения». В 1914 году Шеклтон отправился в экспедицию, намереваясь впервые пересечь Антарктику. Прежде чем он успел высадиться на берег, его корабль «Эндуранс» был затерт льдами в море Уэдделла и затонул. Почти тысячу миль он проплыл на открытой шлюпке до Южной Джорджии, чтобы привести с собой помощь, и сумел спасти всех своих людей. Это была настоящая морская сага. Шеклтон умер от инфаркта 5 января 1922 года в начале своей следующей антарктической экспедиции и был похоронен в Южной Джорджии. Последние слова, которые он сказал доктору, осудившему его образ жизни, были такими: «И что, Вы хотите, чтобы я сдался сейчас?»
