— Постыря в лицо не знаю, на утверждении маршрута он не присутствовал… Но, судя по отзывам и характеристике, которую давал ему Сосновский, это хороший, дисциплинированный турист.
— К сожалению, товарищ Воронов, характеристика, которой располагаю я, прямо противоположна вашей: несдержан, человек без постоянного места жительства и постоянной профессии со всеми вытекающими из этого последствиями. Я сделал официальный запрос на место его последней работы, — добавил он, предупреждая встречный вопрос.
Воронов слегка побледнел:
— Вы считаете…
— Я ничего не считаю. Пока я только собираю факты. Мы должны быть готовыми к самой неожиданной, с вашей точки зрения… — (Новиков подчеркнул "вашей точки зрения") — …ситуации в деле о пропавшей группе. Нельзя пренебрегать никакими сведениями. Правда, я надеялся, что вы, товарищ Воронов, опровергнете эту характеристику…
— Я, Николай Васильевич, не верю, чтобы в группу Сосновского мог попасть плохой человек.
Воронов овладел собой, и только голос его звучал чуть резче, чем обычно.
— Значит, вы абсолютно отрицаете всякую возможность несчастья по вине одного из членов отряда?
— Я не понимаю, о каком несчастье вы говорите?
— Жаль, что не понимаете. Разве возвращение Южина — это уже не несчастный случай?
— Если Сосновский счел возможным продолжать поход, значит, этот случай не был серьезным.
— Я хочу сказать, — перебил его прокурор, — чтобы строите поиски, исходя из того, что с группой Сосновского не случалось и не могло случиться ничего серьезного. А правомерна ли такая постановка поисков? Не следует ли пересмотреть кое-какие позиции? Ведь сегодня, по вашим же подсчетам, пропавшие туристы уже второй день без продуктов. Значит, что-то с ними произошло. Не так ли?
— Да, так. Если Южин не оставил им свои продукты.
На что намекал прокурор, я так и не понял. Но Воронов замкнулся, опять уселся над картой, не проявляя ни малейшего желания общаться с прокурором. Видимо, у них это уже не первый разговор. Новиков успел опросить всех членов штаба и многих спасателей, знавших сосновцев.
Прокурор переключился на полковника, я с трудом улавливал слова, так как все время прислушивался к голосу радиста, доносившемуся из рубки. Приближалось время связи с Васюковым, этого часа с нетерпением ждали все члены штаба. По расчетам, Васюков к вечеру должен был достигнуть перевала у вершины "1350" и выяснить, куда пошли сосновцы от Тур-Чакыра: на Сам-Чир или к Раупу. Ждали мы и возвращения вертолета Проданина.
Радист монотонно бубнил свои позывные, так же монотонно вызывал то пилота ЯКа, то опять без конца повторял "Малахит, почему не отвечаете?" Вдруг в его голосе послышалось оживление "Малахит, как слышите меня? Вас слышу, вас слышу, возьмите пеленг, возьмите пеленг…"
Еще через несколько минут он уже приказывал: "Малахит, Малахит, держите связь с ведущим. Включаем посадочные огни, включаем посадочные огни. Как слышите? Следуйте за ведущим, следуйте за ведущим…"
Стекла задрожали от рева моторов. Все выбежали на поле.
Сильная поземка забивала прожекторы. В углах поля пылала ветошь, облитая бензином.
Сначала сел вертолет. ЯК кружился над ним, как телохранитель. Потом и он, взметнув облако снега, подрулил к ангару.
Проданин и трое его помощников измучены и перепачканы в масле. Особенно грязен был бортмеханик. С него масло прямо текло. Их обнимали, трясли руки,
— Товарищ полковник…
— Ладно, отставить рапорт. Ребята где?
— Высадил в районе устья Мяпин-Ия. Последнюю радиограмму принял от них в воздухе полчаса назад.
Проданин протянул полковнику листок. Уже в пилотской полковник прочел вслух: "Штаб, Кротову. В охотничьей избушке туристы не были. Лисовский".
Впрочем, на эту радиограмму никто не обратил особого внимания. Не успел полковник ее дочитать, как радист включил громкую связь и сообщил, что поймал позывные отряда Васгокова. Сразу же без всякой паузы он начал расшифровывать писк "морзянки": "Кожар, Кротову. Вышли к перевалу у вершины "1350". На восточном склоне вершины под снегом обнаружили палатку группы Сосновского. Палатка порвана. В ней много теплых вещей и продуктов. Никого из членов группы Сосновского не нашли. Ветер валит с ног. Вынуждены прекратить поиски и отступить в лес. Васюков".
— Будет ли обратный текст? — спросил радист.
Ему никто не ответил.
Страницы дневника шершавы, как наждак. Тетради промокли от снега. На севере от снега нет спасения, как в Кара-Кумах от песка. Снег проникает под одежду, находит мельчайшие щели в палатке, в рюкзаке, набивается между страницами, и они жадно впитывают его.
Записи Люси Коломийцевой наполовину состоят из арифметических подсчетов и туристских песен…
"Пшено! 2 + 1,5… На сколько каш? Не забыть какао. На ведро — 1 банку. 2X16 = 32 б: X 0,45 = = 14,5 кг!! Ужас!" "Парни, парни, это в ваших силах…" Будем пить какао один раз в день — 7 кг. Сколько весит пустой рюк? Масло. 7 руб. дал Глеб. Полиэтилен, мешки ломаются. 3,5 + 2 + 1,5 = 7 кг. Сухарей мало.
…На одной из уральских дорог
Как-то летом во время похода
Мы туристский нашли котелок.
Котелок никуда не годился…
Надо выучить всю. Отличный мотивчик. Завтра уезжаем. Маме написать письмо!!
У папаши-старика, старика, старика,
Жили-были три сынка, три сынка,
Один был футболист,
Второй был шахматист —
Оба умные ребята,
Третий был турист!
Надо обязательно проверить, взяли ли парни запасные шерстяные носки. И вообще все проверить — пусть ругаются.
Наши парни-лодыри. Только и знай покрикивают: "Люська, дай, Люська, покорми!" Как будто я обязана и кормить, и следить, чтобы у всех были чистые носы. Но я все равно их люблю.
… Что лучше — корейка или ветчина? Вернее — что дешевле?
Всем известно, что туризм
Укрепляет организм.
Один раз укрепишь.
Второй раз загремишь,
А в конечном результате —
Получаешь шиш!
Туристу песня в холод, как тулуп… Поют часто, а едят мало. Не втянулись? Семь человек в обед едва одолели котелок каши и полведра какао. Позор! Куда девать лапшевник? Повесили носы из-за Сашки… Жалко его, конечно, но аппетит-то при чем? Придется лапшевник тащить на себе до ужина,
В нашей милой штопаной палатке (господи, где она только не побывала вместе с нами!) довольно прохладно. Ветерок баллов шесть-семь раздувает бока, палатка скрипит и жалуется…
Отличная у нас турбанда! Все острят, все забияки, но главное — гитара!
Мой пятый турпоход ознаменовался очередным признанием Коли Норкина: "Эх, Люсия! Почему ты так несерьезно относишься ко мне и моим чуйствам?"
