Отряхнувшись, она обошла разок вокруг дерева и зашагала прочь. Я терпеливо ждал. Минут через пять я увидел, как ветки куста, росшего на другой стороне дороги, раздвинулись и тигрица выглянула оттуда с таким хитрым видом, что я не мог не рассмеяться. Поняв, что ее заметили, она зевнула, развернулась и исчезла в лесу. Вскоре я услышал громкий свист – сигнал тревоги оленя аксиса, – раздавшийся далеко за деревьями, и понял, что на сей раз она и в самом деле ушла. Спустившись с дерева, я просмотрел фотографии и снова не мог не рассмеяться. Последний снимок был сделан с такого близкого расстояния, что было видно здоровенного клеща на звериной щеке.
К сожалению, ночи в Канхе были все еще слишком холодные, и крокодилы проводили их в норах. Я всерьез беспокоился: уже вторая дорогостоящая поездка на другой континент грозила неудачей. Пришлось сложить палатку, протрястись в поездах еще два дня и добраться до “Мадрасского крокодилового банка” в Южной Индии.
Разумеется, это не настоящий банк. Ромулюс Уитакер основал его в 1970-х годах как крокодиловый питомник. Выросших там крокодилов и гавиалов сотнями выпускали в заповедники и национальные парки страны. Сейчас разведение в неволе потеряло смысл, потому что в наше время основная проблема для индийских рептилий не охота, а потеря мест обитания. Поэтому “банк” превратился в научный центр, совмещенный с зоопарком. Там по-прежнему живут несколько сотен болотных крокодилов и еще много интересного.
Если вы изучаете поведение животных, лучше заниматься этим в дикой природе, но некоторое время стоит посвятить и наблюдениям в зоопарке. Там можно увидеть вблизи много такого, что в природе разглядеть трудно или невозможно. Поэтому я встретил Новый год, наблюдая за крокодилами в самом большом пруду “банка”. Ночь выдалась не очень веселая: сотрудники разошлись по домам праздновать, а я даже не сумел найти интернет-кафе, чтобы послать весточку Ками. С горя я сочинил стишок:
Где-то там, за чахлым лесом,
Мир встречает Новый год;
Глядя в ящик с интересом,
Расслабляется народ.
В скучном веке двадцать первом
Важно праздновать всерьез:
Депрессняк у всех и нервы,
Лишний вес и прочий птоз.
А у нас другие даты,
Здесь шампанское не пьют.
Песни местные ребята
Мезозойские поют.
Грязь по пояс на тропинке,
Наверху луны плафон,
На плече моем дубинка,
А в руке – магнитофон.
Над полуночным болотом
Рев, шипенье, лязг тупой,
Там на части рвут кого-то,
Тут кого-то жрут толпой.
Лишь бездонная трясина,
Да зубов холодный блеск,
Да чешуйчатые спины,
Да хвостов могучих плеск.
Подкрадутся, чавкнут, хрустнут,
Вмиг избавят от невзгод…
Он ни капельки не грустный —
Крокодилий Новый год.
На самом деле ничего интересного в ту ночь не произошло, если не считать падения с дерева птенца цапли, который был тут же пойман и проглочен одним из крокодилов. На рассвете самый крупный самец заревел. Это был громкий, хриплый рев, так хорошо описанный Киплингом. Три самки, лежавшие неподалеку, немедленно подбежали к самцу и положили головы ему на спину. Я уже знал по наблюдениям за аллигаторами, что это означает.
В “Мадрасском банке” находилась одна из крупнейших колоний цапель в Индии. Все деревья были усыпаны бесчисленными гнездами. Цапли то и дело летали низко над водой, высматривая веточки для строительства. Я обратил внимание, что несколько крокодилов плавали или лежали на отмелях с прутиками, аккуратно уложенными на носу. Мне даже подумалось, что они специально подманивали цапель поближе. Но я отмахнулся от этой идеи как от слишком фантастической.
Сын Ромулюса Уитакера, Никил, тоже известный герпетолог, посоветовал мне съездить в национальный парк Сасан-Гир на западе Индии. Он находится на побережье Аравийского моря, так что зимы там относительно мягкие. Парк известен в основном как последнее место, где сохранились азиатские львы, но там обитает множество прочей живности, в том числе почти тысяча болотных крокодилов. Я пересек полуостров Индостан с востока на запад и на побережье поймал попутный грузовик до Ахмедабада на севере. Водитель тут же попросил меня сесть за руль, скрутил огромный косяк и погрузился в нирвану почти на все два дня пути.
До Гира я добрался поздно ночью. Деревня, где находилась контора парка, была погружена в сон, и я пошел спать в лес. Зимы в Западной Индии очень сухие, а ночь выдалась теплая, так что ставить палатку было незачем. Спальник я расстелил под тиковым деревом. Здоровенные листья тика в сухой сезон опадают, образуя толстый, мягкий ковер, по которому не только леопард, но и маленький жучок не сможет пройти бесшумно. Я мог спать, ничего не опасаясь.
На рассвете меня все-таки разбудил хищник, но не тихо крадущийся леопард. Где-то совсем рядом оглушительно ревел лев. Мне потребовалось несколько минут, чтобы напомнить себе, что зоолог не должен ничего бояться и что львы в Гире, в отличие от леопардов, на людей почти никогда не нападают. Я выполз из мешка, взял камеру и пошел на звук.
Путь мне преградили сначала заросли крапивы, потом густой кустарник, а за ним – полуразрушенная кирпичная стена, из-за которой доносился львиный голос. С некоторым трудом я взобрался на стену и наконец-то увидел грозного зверя. Он сидел в клетке.
Как и в других областях Индии, местные жители свободно разгуливали по парку, но иностранцам ходить пешком запрещалось. Я поговорил с одним из рейнджеров, и он обещал показать участок леса со множеством крокодилов за пределами парка. За услугу он, конечно, взял с меня несколько долларов. Только позже я узнал, что он завел меня прямо в центральную часть Гира и что у меня были бы большие неприятности, если бы я встретил там других рейнджеров.
Я все-таки поставил в лесу палатку и прожил там неделю, приспособившись спать днем и наблюдать за крокодилами от заката до позднего утра. Было очень трудно не отвлекаться на гулявших вокруг львов, леопардов, антилоп и оленей, но мне удалось собрать кое-какие интересные данные.
В Гире растет сухой тропический лес. Во время муссона там очень влажно, но зимой и весной дождей практически не бывает, большинство деревьев сбрасывает листву, а ручьи пересыхают. Именно такой лес на санскрите называется джангала (“сухая земля”), хотя с легкой руки Киплинга словом “джунгли” стали обозначать любой лес или густой кустарник в тропиках. К январю вода оставалась лишь в нескольких лесных речушках, да и там только в омутах, разделенных километрами галечных русел. Крокодилы пережидали засуху, собравшись в этих омутах. Каждое утро, незадолго до рассвета или сразу после, самый крупный крокодил в омуте (видимо, доминантный самец) громко ревел или хлопал головой. Ничего похожего на хоровое “пение” аллигаторов не происходило: все остальные крокодилы в омуте хранили полное молчание, лишь изредка шипя или рыча друг на друга во время стычек. Рев самцов несколько напоминал львиный, и один раз я видел, как здоровенный крокодил заревел и завибрировал инфразвуком, услышав рычавшего неподалеку льва, – весьма эффектный диалог, который я, к сожалению, не успел записать на пленку
