— Есть-то они есть, да не про нашу честь… Наши тунгусы их не держат, камчадалы тоже. Только лишь якуты — коневладельцы, за ними числится голов сорок. Но я уже сказал, что полмесяца назад прибыла сюда экспедиция Наркомпути, взяла в аренду двадцать лошадей и третьего дня как вышла на Колыму. А какие остались, те необъезженные, их якуты на мясо держат…
— Ни ездовых оленей, ни лошадей, одни собаки? — ядовито подытожил Билибин.
— Точно, собак много, и привязных, и бродячих. Всех бы пострелял!
— Собачек много, — подтвердил и Белоклювов. — Штук шестьсот на привязи и бессчетное количество гулевых.
Наш бывший предтузрика Петров, — продолжал Белоклювов, — вынес постановление о ликвидации собак как прожорливого класса… Это же левацкий загиб! И я по его указанию выступал на собрании всех ольских граждан с докладом по собачьему вопросу… Не нужно нам, говорю, товарищи — граждане туземцы, столько собак! Когда построим социализм, будем ездить на автомобилях! Машина, значит, такая, объясняю — собачья нарта на колесах, ходит быстро и без собак. И не будет при социализме ни одной собаки! Слушали, кивали, соглашались вроде. Потом один старик покрыл голову платком, как шаман, значит, и говорит: «Слушай сказку, нючи». Тунгусы всех нас, русских пришельцев, нючами зовут… «Одна птичка другую спрашивает: «Птичка, что у тебя вместо котомки?» — «Собачьи кости у меня вместо котомки». — «Что у тебя вместо котла?» — «Собачья голова. Собачья челюсть мне служит посохом, собачье ребро служит крючком, шкура с головы собаки служит постелью, собачья шкура служит одеялом, собачьи кишки — ремнями…» Понял, нючи?» Как тут не понять! Выходит, без собачки тунгусу нет жизни! И собачка вроде бы как священное животное, о котором песни поют, сказки слагают. А наш бывший предтузрика, как мы его звали, царь Ольский, князь Тауйский, князец Ямский, принц Туманский и прочее и прочее…
— Читал я об этом! — прервал Билибин: ему уже начал изрядно надоедать Белоклювов и его доклад о собаках. — Читал в «Тихоокеанской звезде»… Новый корреспондент сообщил, что в Ольском районе половина тунгусских родов отказалась от родовых Советов, снова выбрали себе «князцов» и живут, как жили до революции… И про священных собачек читал… И о причинах такого положения читал… Во всем виноват тузрик Петров, царь Ольский и прочее и прочее… И вся эта б-белиберда… за подписью «Олец», — и Юрий Александрович уставился в Белоклювова: не он ли и есть этот корреспондент.
— Уже напечатали! А газетка у вас не сохранилась? Олец-то я!
— Использовал…
— Жаль… Так вот к чему я это все говорю… Нужен постепенный подход, без левацких заскоков и без оскорблении чувств! Мы тунгусу взамен собачек автомобиль обещаем, а он, «и ныне дикий тунгус», Пушкина еще не читал и впервые этот самый автомобиль-то только что, на днях, в кинофильме увидел! Тут нужна тонкая политика, не такая, как при Петре Первом, который насильно бороды срезал… И не такая, какую вел наш бывший Петров, тоже Петр, но уже не Первый — кресты с церкви скидывал, иконы выбрасывал… А вот и наш дом Советов! Все, как в Москве, только крыша пониже, да краска пожиже. Заходите, да голову наклоните, чтоб фонари на лбу не зажечь…
Вошли. Большая комната с голландской печью посредине, печная дверца — чугунная, с отлитой охотничьей сценой, рядом большой резной, с зеленым сукном, письменный стол, на столе — массивный стеклянный письменный прибор и пишущая машинка «Ундервуд», за столом — кресло-качалка с плетенной из рисовой соломки спинкой, над столом — керосиновая лампа под зеленым абажуром, а вдоль стен, под окнами, — широкие, до лоска натертые лавки.
— При старом режиме размещался здесь пристав Тюшев. Он и сейчас здравствует, сто лет старику, но почти каждый день сюда приходит, как на пост… Ну а вы-то, значит, золото приехали искать?
Из тузрика Билибин, Раковский и Седалищев вышли и тяжко вздохнули. Сидели битых два часа и ни до чего не договорились.
Председатель райисполкома Петров — первый партиец в районе, прямой, резковатый, но самый надежный человек как говорил о нем Лежава-Мюрат, тот самый Петров, который мог сделать для экспедиции все, видать с кем-то не сработался и был откомандирован: полмесяца назад отбыл из Олы на «Кван-Фо».
— Петров уехал, остался Петрушка, — Юрий Александрович, передразнивая Белоклювова, развел руками как пугало, и, выругавшись, сплюнул: — Надеяться нам на этого болтуна — только время терять. Барда, догоры, к якутам!
В тот же день, четвертого июля, в полный отлив все экспедиционное имущество было перенесено с кошки на окраину Олы. У беднячек Анны и Матрены Сивцевых за небольшую плату арендовали пустой амбар, соорудили в нем склад, рядом натянули белые бязевые палатки и сразу же взялись за поиски транспорта.
К якутам, с деньгами, с подарками, пошли большой делегацией: сам Билибин, Раковский, Седалищев, Цареградский, Казанли и Степан Степанович с Демкой.
Якуты за Олой жили вразброс на много верст, наслегами. Местности назывались Удликан, Гадля, Тас, Нух, Сопкучан, Быласчан, Нахрыйа. Самым ближним урочищем в трех верстах от ольской околицы, был Удликан.
Как только перешли по шаткому мостику каменистую темную речку Удликан, увидели средь густого ивняка почернелую юрту Иннокентия Свинобоева. Жил Кеша бедняком, извозом не занимался, но в прошлом году и лошаком обзавелся. Прозывали Кешу Нючекан, то есть «русскенький», так как родился он от заезжего рыжего попа и был лицом светел, волосом рус. Жена его, тунгуска Иулита, лет на десять моложе, худощава, чернява, как уголек.
Про нее просветчик Белоклювов успел геологам рассказать: выбрали Иулиту членом Гадлинского сельсовета, а в день выборов зашел к Свинобоевым в гости Конон Прудецкий, якут с придурью, и стал насмехаться, — мол, выбрали бабу членом, а баба есть баба. Тут Иулита Андреевна показала Конону свой характер: схватила березовый остол с железным наконечником, которым собак наказывают, да этим остолом и огрела его. А потом на собрании всего общества сделала об этом внеочередное заявление, что и было занесено в протокол для истории.
Геологи всем гамузом завернули к юрте Свинобоевых с визитом вежливости и с надеждой, что член сельсовета Иулита Андреевна чем-то им поможет. Но ни ее ни Кеши дома не было — ушли на рыбалку. Одна лишь девочка Вера, черноглазая, длинноногая, что-то наставительно внушала собакам. Заслышав людей, собаки рванули было, но девочка скомандовала:
— Той! Той! Урок не кончен!
И собаки присмирели.
— Ты — кто? — спросил Билибин девочку.
