Воскресенье 25 (продолженіе)
Мы обѣдаемъ. — Странное блюдо. — «Хандра овладѣваетъ мною». — Нѣмецкая сигара. — Прекраснѣйшая спичка въ Европѣ. — Какъ легко потерять друга въ особенности на Мюнхенскомъ вокзалѣ. — Жертва судьбы. — Роковой указатель. — Въ горахъ. — Принцъ и нищій. — Современный романъ. — Прибытіе въ Оберау. — Мудрые и неразумные пилигримы. — Занятная поѣздка. — Этталь и его монастырь. — Мы достигаемъ цѣли нашихъ странствій.
Къ часу дня мы вернулись въ ресторанъ обѣдать. Нѣмцы всегда обѣдаютъ около полудня — и плотно обѣдаютъ. Въ отеляхъ, посѣщаемыхъ туристами, table d'hôte въ теченіе сезона назначается въ 6–7 часовъ, но это только уступка иностранцамъ.
Я упоминаю о нашемъ обѣдѣ не потому, что считаю это событіе особенно интереснымъ для читателя, а въ видахъ предостереженія моихъ соотечественниковъ, которымъ случится путешествовать по Германіи, противъ излишняго довѣрія къ липтаускому сыру.
Я охотникъ до сыровъ и смерть люблю отыскивать новые сыры; поэтому, увидѣвъ на карточкѣ «Liptauer garniert» — предметъ гастрономіи, о которомъ я до сихъ поръ не слыхивалъ, я рѣшилъ попробовать, что это за штука.
Не аппетитно глядѣлъ этотъ сыръ. У него былъ такой болѣзненный, плачевный видъ. Казалось, онъ претерпѣлъ много невзгодъ. Цвѣтомъ онъ походилъ на замазку. Вкусомъ тоже, — по крайней мѣрѣ я думаю, что замазка должна имѣть такой вкусъ. Я до сихъ поръ не увѣренъ, что это не была замазка. Гарниръ былъ еще замѣчательнѣе сыра. вокругъ всей тарелки красовались различныя вещи, которыхъ я никогда не видалъ на обѣденномъ столѣ, и вовсе не желаю видѣть. Было тутъ нѣсколько стручковъ, три-четыре замѣчательно крошечныхъ картофелины, если только это были картофелины, а не разваренный горохъ, нѣсколько вѣточекъ укропа, какая-то рыбка, очень молоденькая, на видъ должно быть изъ породы колюшекъ, и немного красной краски. Словомъ, цѣлый обѣдецъ.
Съ какой стати сюда попала красная краска, не понимаю. По мнѣнію Б., на случай самоубійства. Посѣтитель, съѣвшій это блюдо, не захочетъ жить, — объяснялъ онъ; имѣя это въ виду, ресторанъ предупредительно снабжаетъ его ядомъ.
Попробовавъ сыръ, я думалъ было ограничиться первымъ глоткомъ. Но кромѣ того, что жаль было бросать цѣлое блюдо, мнѣ пришло въ голову, что я могу войти во вкусъ по мѣрѣ того, какъ буду ѣсть. Мало ли хорошихъ вещей, въ которымъ мы привыкаемъ помаленьку! Я самъ помню время, когда не любилъ пива.
Итакъ я смѣшалъ въ одну кучу все, что было на тарелкѣ, и принялся уписывать этотъ винегретъ ложкой. Такого невкуснаго блюда мнѣ не приходилось ѣсть съ тѣхъ поръ, какъ меня заставляли глотать касторовое масло въ случаѣ разстройства желудка, что было очень давно.
Жестокая хандра напала на меня послѣ обѣда. Мнѣ вспомнились съ болѣзненною живостью всѣ мои поступки и дѣла, которыхъ дѣлать не слѣдовало. (И много же ихъ набралось). Вспомнились разочарованія и неудачи, постигшія меня въ теченіе моей карьеры; несправедливости, которыя мнѣ пришлось претерпѣть; обидныя слова и поступки, доставшіеся на мою долю. Вспомнились люди, которыхъ я зналъ и которые теперь умерли; дѣвушки, которыхъ я любилъ и которыя повыходили замужъ за другихъ, такъ, что я даже не знаю ихъ адреса. Я размышлялъ о суетѣ и фальши нашего земного существованія, столь скоротечнаго, столь полнаго горечи! Я грустилъ объ испорченности этого міра, о несовершенствѣ всего сущаго!
Я думалъ и о нашей нелѣпой затѣѣ. Ради чего мы таскаемся по Европѣ, изнывая въ душныхъ вагонахъ, терпя всяческія неудобства въ гостинницахъ? Сколько времени пропало даромъ, а какое удовольствіе? — одно огорченье!
Когда мы вышли изъ-за стола и направились по Максимиліановской улицѣ, Б. находился въ веселомъ и игривомъ расположеніи духа. Но я съ удовольствіемъ замѣтилъ, что по мѣрѣ того, какъ я излагалъ свои мысли, онъ становился серьезнѣе и пасмурнѣе. Онъ не дурной человѣкъ, знаете, только немного легкомысленъ.
Онъ купилъ сигаръ и предложилъ мнѣ. Но я не хотѣлъ курить. Именно въ эту минуту куренье казалось мнѣ безумной тратой времени и денегъ.
— Черезъ нѣсколько лѣтъ, а можетъ быть еще до истеченія этого мѣсяца, — сказалъ я, — мы будемъ лежать въ холодной могилѣ и черви станутъ пожирать наше тѣло. Будетъ ли намъ тогда польза оттого, что мы курили сигары?
— Для меня, — отвѣчалъ онъ, — польза будетъ теперь же и вотъ какая: если вы заткнете себѣ ротъ сигарой, то я не услышу вашихъ разглагольствованій. Сдѣлайте одолженіе, — возьмите.
Не желая огорчать его, я взялъ.
Мнѣ не нравятся нѣмецкія сигары. Б. говорить, что если цѣнить ихъ въ копѣйку, то можно примириться съ ними. Но я утверждаю, что если цѣнить ихъ въ гривенникъ, то примириться съ ними нельзя. Если ихъ хорошенько сварить, то, я думаю, онѣ годятся вмѣсто зелени; но какъ матеріалъ для куренья, онѣ не стоятъ спички, которой вы ихъ зажигаете, въ особенности нѣмецкой спички. Нѣмецкая спичка изящное произведеніе искусства. У ней желтая головка на красной или зеленой палочкѣ; это безспорно прекраснѣйшая спичка въ Европѣ.
Мы выкурили не мало копѣечныхъ сигаръ, пока оставались въ Германіи, и все же не заболѣли; я вижу въ этомъ доказательство нашего крѣпкаго сложенія и цвѣтущаго здоровья. Мнѣ кажется, что общества страхованія жизни могли бы воспользоваться нѣмецкими сигарами при своихъ операціяхъ. Вопросъ: «У васъ крѣпкое здоровье?» Отвѣтъ: «Я курилъ нѣмецкую сигару и, какъ видите, живъ». Страховка принята.
Къ тремъ часамъ мы вернулись на станцію и стали отыскивать нашъ поѣздъ. Бѣгали, бѣгали и все безъ толку. Центральная станція въ Мюнхенѣ — огромное зданіе, настоящій лабиринтъ корридоровъ, проходовъ и галлерей. Тутъ гораздо легче потеряться самому, чѣмъ отыскать что бы то ни было. Сколько разъ мы съ Б. терялись вмѣстѣ и порознь и не сосчитаешь. Въ теченіе получаса мы только и дѣлали, что рыскали по станціи, отыскивая другъ друга, встрѣчались со словами: «Куда вы запропастились? Я искалъ васъ всюду. Не исчезайте же, пожалуйста», — и вслѣдъ затѣмъ снова теряли другъ друга.
Что всего замѣчательнѣе, мы встрѣчались всякій разъ у двери буфета третьяго класса.
Мы наконецъ привыкли въ ней какъ въ двери роднаго дома, и всякій разъ испытывали радостное волненіе, когда послѣ утомительныхъ странствованій по заламъ, багажнымъ отдѣленіямъ, ламповымъ депо, — передъ нами мелькала вдали знакомая мѣдная ручка, подлѣ которой поджидалъ насъ дорогой, потерянный другъ.
Если намъ долго не удавалось отыскать ее, мы обращались въ кому нибудь изъ служащихъ:
— Скажите пожалуйста, — говорили мы, — какъ пройти въ двери буфета третьяго класса?
