Я выслушал все их указания, а они дали честное слово, что обеспечат мне полную безопасность. Я решил посетить их как можно скорее, но не обмолвился об этом ни единым словом перед первыми тремя купцами. Итак, завершив в течение пяти дней наши коммерческие дела, мы вышли в море и направились к острову Куба; там я спустил на берег моих трех испанцев со всем их добром и к полному их удовольствию и не мешкая отправился на Антигуа, где со всей возможной поспешностью сбыл с рук двести бочек с мукой, которые, правда, несколько пострадали от длительного путешествия, и, загрузив шлюп ромом, патокой и сахаром, вновь взял курс на Гавану.
На этот раз я не знал покоя, страшась встречи с пиратами, так как на моем судне находилось большое богатство — не только товары, но сорок тысяч пиастров серебром. Вернувшись в Гавану, я сошел на берег, чтобы явиться к коменданту и коррехидору и осведомиться, какой ответ получен от вице-короля. На этот раз счастье улыбнулось мне: как я узнал, вице-король отклонил приговор, согласно которому мы считались пленными и подлежали выкупу, полагая подобные меры допустимыми только в период военных действий; что же касается конфискации моего имущества, то этот вопрос, по его мнению, следовало передать на рассмотрение Торговой палате или Совету в Севилье и изложить в прошении к королю, если таковое будет подано.
Со стороны вице-короля подобное решение в известной мере было проявлением глубокого чувства справедливости. Ведь и в самом деле, поскольку мы не высадились на берег, не было законных оснований взять нас в плен; что же касается остального, то я уверен, что если бы я взял на себя труд поехать в Испанию и ходатайствовать там о возвращении мне судна и груза, мне их вернули бы.
Но как бы там ни было, я, не внося выкупа, обрел свободу, мой экипаж тоже был отпущен на волю, а деньги, которые, как уже говорилось, я оставил в виде залога, были мне возвращены. Итак, я покинул Гавану и не мешкая отправился в Виргинию, куда прибыл после полутора лет отсутствия и, несмотря на все понесенные мною потери, оказался на четыре тысячи пиастров богаче, чем был, когда уехал из дому.
Ну, а вся эта давняя история с теми, кто был взят в плен в Престоне, канула в прошлое и больше меня не тревожила, так как я совершенно успокоился, когда парламент утвердил всеобщую амнистию. Здесь было бы уместно отметить, что неизбежным спутником преступления является страх; всего несколько месяцев тому назад один лишь вид судна с несчастными пленными из Престона напугал бы меня до потери сознания. Не зря же я, чтобы избежать встречи с ними, притворился больным и забинтовал ноги, якобы страдая подагрой; а вот теперь они не вызвали бы во мне никакого волнения, и, увидев их, я испугался бы не больше, чем если бы натолкнулся на каких-нибудь невольников с плантаций.
Но особенно замечательным было то, что если раньше я воображал, что любой из них может узнать и вспомнить, а следовательно, разоблачить и выдать меня, то теперь, хотя мне приходилось часто бывать среди них и нередко встречаться если не со всеми, так с большинством, причем некоторых я узнавал в лицо, а иных помнил даже по имени, не оказалось ни одного человека, который посмотрел бы на меня особенно пристально или объявил, что раньше знавал меня.
Как покойно было бы мне, если бы все это я мог предвидеть заранее, от скольких несчастий, мучений и опасностей, кои потом посетили меня, я был бы избавлен! Но человек, создание близорукое, не может заглянуть далеко вперед и не способен ни предчувствовать грядущую радость, ни отвратить несчастье, как бы близко они к нему ни подступили.
Мысли у меня были заняты планами относительно Вест-Индии, и я начал готовиться к их осуществлению; я располагал исчерпывающими сведениями о том, какие европейские товары пользуются особым спросом в Новой Испании{229}; а спешил я так, ибо проведал, что жителям этой страны очень нужны европейские товары, потому что за последние два года отплытие галеонов{230} из Старой Испании каждый раз задерживалось на необычайно длительное время. По этой причине, а также полагая, что у меня не хватит времени, чтобы послать в Англию за нужными товарами, я решил нагрузить мой шлюп табаком и ромом, который я привез с острова Антигуа, и отправиться в Бостон, находящийся в Новой Англии, и в Нью-Йорк, а там посмотреть, не удастся ли мне достать товары по своему вкусу.
Согласно с этим намерением, я вместе с женой сел на корабль, взяв с собой двадцать тысяч пиастров, и мы отправились в путь. В Новой Англии еще не бывало такого, чтобы купец из Виргинии закупил столь большое количество товаров, да еще, что их там особенно поразило, расплатился за основную часть наличными. Это обстоятельство так взбудоражило всех негоциантов, что посыпались вопросы, кто я такой и чем занимаюсь, на которые сразу же последовал четкий ответ, что я владелец обширных плантаций в Виргинии, и это было все, что члены моего экипажа могли сказать обо мне, но и того вполне достаточно.
Ну, а толков обо мне, как передавали, было немало: одни говорили, что я, несомненно, направляюсь на Ямайку, другие — что я собираюсь вести торговлю с испанцами, третьи — что я намерен отправиться в Южные моря{231} и, став полукупцом, полупиратом, высадиться где-нибудь на побережье Чили и Перу; словом, одни говорили одно, другие — другое, в зависимости от того, что подсказывало этим сплетникам их воображение. Мы же продолжали заниматься своим делом, выложили двенадцать тысяч пиастров, продали ром и табак, после чего отправились в Нью-Йорк, где и истратили остальные деньги.
Самыми ценными товарами, которые мы здесь купили, были: отменное английское тонкое сукно, серж, драгет, нориджская шерсть, гарусная шерсть, саржа и всякого рода шерстяные ткани, а также изрядное количество разного полотна и на тысячу фунтов прекрасного шелка нескольких сортов.
С этим грузом я благополучно вернулся в Виргинию и, добавив к нему еще немного, начал готовиться к путешествию в Вест-Индию.
Мне следовало бы упомянуть, что я перестроил свой шлюп, несколько приподняв палубу, чтобы расположить на нем двенадцать пушек и сделать его пригодным к обороне, так как не хотел, чтобы его опять, как это случилось раньше, взяли на абордаж испанские суда; и впоследствии вы убедитесь, что принятые мною меры пошли нам на пользу.
В начале августа мы поставили паруса, а поскольку на нас дважды, при прохождении через Флоридский пролив или между Багамскими островами, нападали пираты, я решил, хоть это и удлиняло путь, держаться подальше от берега, что, как я полагал, избавит меня от столкновения с ними. Мы пересекли тропики, по-видимому, как раз там, где знаменитый сэр Уильям Фипс{232} вытащил серебро из потонувшего испанского судна, и, лавируя меж островов, легли на курс вест-тень-зюйд{233}, проплыли под островом Куба и ворвались на так называемых пассатных ветрах в великий Мексиканский залив, повернув сначала на север, а потом на северо-запад от острова Ямайка, и таким образом, как мне представляется, избежали встречи с испанцами с Кубы или из Гаваны.
