Отряд стражников появился в тексте легенды не случайно: «башни» из доломитовых плит — по сути, межевые знаки, расставленные для обозначения подвластных магистрату земель в середине и во второй половине XIV века. Последний из них — тот самый, в котором народная молва «опознавала» гробницу влюбленных монаха и монахини, — был снесен летом 1946 года. Кому и чем мог он помешать на далекой по тем временам окраине города — понять невозможно.
Куда как понятнее причины, по которым городской фольклор — причем не «газетный», а подлинный — относился к насельникам ревельских монастырей, мягко говоря, довольно прохладно. Город, одним из первых за пределами собственно Германии воспринявший идеи лютеранства, всегда видел в местном монашестве почти исключительно негативные черты. Возможно, связано это с тем, что на северную периферию средневекового мира попадали далеко не самые достойные представители монашеских орденов Западной Европы. И хотя прямых свидетельств тому, что Ревель действительно был некогда «местом ссылки» проштрафившихся монахов, не сохранилось, фольклор позволяет нам допустить это.
Послушать предания и легенды — так здесь жили и активнейшим образом действовали персонажи, достойные пера не то что Боккаччо — самого Макиавелли.
* * *
Официальная топонимика современного Таллина фиксирует следы монастырского прошлого на карте города точно, сухо и беспристрастно.
Крохотная и малоприметная улочка Мунга, в переводе — Монахов — притаилась на задворках квартала, принадлежавшего некогда доминиканскому монастырю Святой Екатерины.
Куда как более известная и оживленная улица Нунне — Монахинь — ведет не столько к территории бывшего монастыря Святой Екатерины, сколько к давно сгинувшим воротам Монахинь. Потому, наверное, горожане часто зовут ее именем советской поры — Вакзали.
Фольклор добавляет к этому перечню еще одно уличное название: Лай, Широкая. Словно помнит, что еще лет триста тому назад в магистратских бумагах она фигурировала как улица Цистерцианских сестер — подразумевались, конечно, сестры-монахини. Монастырь ордена цистерцианцев, впрочем, находился в глубине квартала и с улицы был не виден. Зато прекрасно виден и по сей день дом по адресу Лай, 29: сколько бы ни прятался он под сенью растущих у порога вековых лип, готический фронтон его заметен.
Историю, разыгравшуюся здесь во второй половине XV века, иначе как детективной и не назовешь. Место в ней нашлось всему: истовой религиозности, хитрому расчету, всепоглощающей страсти, пламенной ревности, неразделенной любви и краху надежд.
Началась она с прибытия в город молодого фанатичного монаха. Единственное его желание — основать в Ревеле монастырь ордена францисканцев — поддержки у местных властей не нашло. Юноша решил действовать самостоятельно, на свой страх и риск.
Вокруг убежденного проповедника сложился кружок почитателей, в который вошел и владелец дома на нынешней улице Лай. Он предоставил свое жилище для проведения тайных месс, в которых принимали участие и сам хозяин, и члены его семейства.
Вскоре у монаха возникла идея: любой ценой завладеть недвижимостью своего покровителя, перепродать его, а на вырученные средства выстроить в городе монастырскую церковь, окруженную кельями и всеми необходимыми службами.
Во время вспышки чумы монах убедил домовладельца не мешать общению здоровых членов семьи с заразившимися. Расчет оказался верен: все двенадцать дочерей ратмана черная смерть унесла в могилу, пощадив лишь восемнадцатилетнюю падчерицу.
Для нее у монаха уже был припасен «жених» — его земляк, прибывший в Ревель специально для исполнения коварного плана. Ему надлежало обольстить девушку, жениться на ней, овладеть полученным наследством, а затем передать его сообщнику.
До момента женитьбы все шло как по маслу. Но, обвенчавшись, молодые люди только посмеялись над намерениями монаха. Сам же он, мало того что ощутил себя одураченным, так еще и влюбился в падчерицу покойного домовладельца.
Тщетно монах распространял по городу порочащие слухи, писал возлюбленной письма собственной кровью, грозил церковным отлучением. Наконец, во время подготовки покушения на нового владельца дома по улице Лай, 29, он попал в руки правосудия.
Под пытками монах рассказал о своем замысле и его крахе. Пуще лютой казни боясь наказания не на этом, а на том свете, он раскаялся в своей греховной страсти к замужней женщине.
Раскаяние не помогло: согрешившего инока магистрат приговорил к мучительной смерти — он должен был быть заживо замурован в стену того самого дома, который мечтал заполучить.
Как отнеслась к этому его возлюбленная — легенда умалчивает. Но темный силуэт монаха ненастными ночами регулярно видят в старинных сенях средневекового дома и в наши дни…
* * *
У мрачной легенды, какой бы «умышленной и литературной» она ни казалась на первый взгляд, есть, как ни странно, вполне реальная — и даже задокументированная — основа. В середине тридцатых годов прошлого века таллинские историки, работавшие с архивами ганзейского города Любека, нашли бумаги, проливающие свет на злоключения влюбленного монаха.
Действительно, в 1464 году некий магистр философии Эрфуртского университета, францисканец Йохан фон Хильтен, остановился в доме зажиточного ревельского ратмана Германа Греве. Правда, далеко идущих планов об учреждении в городе еще одного монастыря у него, вероятно, не было: в скандал он оказался замешан потому, что начал испытывать к падчерице домовладельца непозволительные для монаха чувства.
Взятый под стражу, он умудрился сбежать и найти приют в городе Тарту: там у францисканцев была собственная обитель, и проштрафившегося собрата они не только укрыли, но и переправили на родину, в Германию, где он прожил еще четверть века.
Каким образом был осуществлен его побег из таллинской темницы — дело темное. Очевидно одно: подземным ходом, который привел героев легенды о замурованных возлюбленных к началу Тартуского шоссе, воспользоваться он не мог точно. Впрочем, хотя легендарный этот ход никогда не существовал в реальности — уровень средневековых технологий попросту не позволил бы выстроить сооружение подобных масштабов, — фольклор упорно верит в него. Что, пожалуй, совсем даже неудивительно: согласно легенде, он является беспрецедентным памятником верности и горячей, преданной, а главное — разделенной любви.
* * *
Вопреки всем историческим хроникам, легенда уверяет, что однажды Ревель подвергся нападению язычников-литовцев. Не сумев взять город, они решили выместить злобу на монастыре Святой Биргитты: располагался он далеко от городских укреплений и был защищен лишь невысокой каменной стеной.
