Часам к двум я поняла, что нахожусь на полпути в Индию. Возвращаться было уже поздно, поэтому я без особых угрызений совести решила извлечь все возможное из этой вынужденной прогулки.
Обычно я хорошо ориентируюсь на местности. Здесь же вскоре поняла, что все больше теряюсь, а компас оставила в рюкзаке в Парди. В таких случаях обычные способы ориентировки в Непале неприменимы, и я готова была всерьез поверить, что даже солнце стало попирать законы природы. Одна из трудностей состоит в том, что человек не может отличить один от другого низкие лесистые холмы, разбросанные по долине, и начинает плутать, подгоняемый мыслью о том, что мили через две-три обязательно окажется в Парди. Однако на его пути неожиданно возникает река в глубоком величественном ущелье, которое невозможно пересечь, — и так до бесконечности.
Парди и Покхара обозначены на туристских картах рядом с аэродромом; но всего в каких-то нескольких милях от них, в той же долине, расположены деревни, совсем не тронутые цивилизацией. Мое появление там на велосипеде произвело настоящую сенсацию. Местные жители были так потрясены моим появлением (одни испугались, другие обрадовались), что не могли вразумительно ни объяснить, ни показать дорогу. Какой-то мужчина указал мне на тропинку, которая, казалось, вела прямо в никуда. Я решительно пошла по ней и вскоре оказалась на краю другого, а может быть, того же самого ущелья.
День был на редкость жаркий, и к трем часам дня я изнемогала от жажды и усталости. Если верить спидометру «Лео», я преодолела более сорока миль. Мне казалось, что я никогда не выпутаюсь из лабиринта тропинок. Я с трудом спустилась к реке и двинулась вдоль Сети. Вскоре пришлось жестоко расплачиваться за свой опрометчивый поступок: проделать с «Лео» немало акробатических трюков и упражнений на выносливость, которым я никогда еще не подвергалась, даже с «Роз». А ведь «Лео» вдвое тяжелее «Роз». Наконец я сообразила, что к воде можно опуститься футов на сто, не более. Будь у меня хоть капелька смекалки, я бы поняла это сразу. Присев в тени дерева у края обрыва, чтобы выкурить сигарету, я с горечью думала о предстоящем подъеме и о новом единоборстве с тропинками.
Однако в таких местах невозможно долго предаваться грусти. Внизу среди бесцветных валунов несла свои воды Сети, быстрая, стремительная, хотя и узкая в этот сезон, река. На противоположном скалистом берегу возвышались ровные лесистые холмы, окружившие ущелье широкой вытянутой дугой, а позади ступенями уходили вверх безмолвные, залитые солнцем поля, которые я только что пересекла. Я не предполагала, что в долине есть такое уединенное место. Последние несколько часов люди встречались только в окрестностях нескольких деревень, а здесь не видно было даже и следа человеческого. Но затем, когда почти патологическое нежелание повернуть назад заставило меня проехать почти милю по низкой, пахучей, выжженной солнцем тропе, приведшей меня к этому ущелью, на самом краю пропасти я увидела длинный дом. Это неуклюжее сооружение из бревен и камня было скорее помещением для скота, зерна и дров, однако там жили старуха, ее сын с женой и пять внуков. Трое младших голых малышей со вздутыми животами бегали возле дома. Недалеко от этого жалкого жилища (самого бедного из виденных мною за пределами горного района Гилгита в Индии) виднелись несколько акров чахлых посевов кукурузы и стояли три хилых дерева, под которыми тощий буйвол пережевывал жвачку — я так и не поняла, из чего она состояла. Обычная непальская «лестница» (бревно с зарубками) вела в убогую комнатушку. Вся семья была в сборе. По очереди они курили местную разновидность хукки[42]. Увидев меня с «Лео» у лестницы, обитатели немало удивились. Я попросила воды. Люди жестами пригласили меня подняться и подали медную чашу с речной водой. Вода слегка попахивала экскрементами (или это мне померещилось?), однако в тот момент она показалась мне самым изысканным напитком. Не думая о последствиях, я трижды осушила чашу. Тем временем обитатели дома пытались завести со мной беседу. Они никак не могли поверить, что я не знаю непали. Это были очень веселые люди, хотя на вид не казались здоровыми. Когда первое удивление прошло, они заговорили со мной как со старой знакомой.
Мне очень хотелось узнать, как семья попала в такую глушь. Возможно, она принадлежала к касте бывших рабов, освобожденных после отмены рабства в Непале 28 ноября 1924 года, которая считается сейчас не намного выше неприкасаемых.[43] Эти люди могут вступать в брак только между собой. Известно, что в то время было освобождено около пятидесяти тысяч рабов. Шестнадцать тысяч рабовладельцев получили от государства компенсацию. Большинство освобожденных оставались крепостными у бывших хозяев еще лет семь. Затем они стали батраками. Это «улучшение» положения часто ставило несчастных в еще более трудные условия, поскольку хозяева не обязаны были теперь обеспечивать пищей, одеждой и жильем своих бывших рабов. Однако предприимчивое меньшинство превратилось в носильщиков и сумело накопить денег на покупку небольших участков пустующей земли. Вот именно такой участок и обрабатывали мои новые знакомые.
Прежде чем расстаться с ними, я попыталась выяснить, в какой стороне находится Парди. Тогда старший сын, мальчик лет четырнадцати, вызвался за рупию показать мне дорогу. Я уже заплатила этим несчастным за воду и, конечно, не пожалела рупию для мальчика. Однако отметила про себя, что не менее бедные мусульмане и тибетцы, встречавшиеся мне во время путешествий, оказывались более гостеприимными.
Покинув лачугу, мы отошли на полмили от реки через немилосердно царапающий ноги густой колючий кустарник, доходящий до колена, и оказались у подножия обрывистого откоса футов в пятьсот. Здесь мальчик показал рукой в небо, сказал «Парди», улыбнулся и стремглав бросился прочь.
Взглянув вверх, я подумала, что за такую информацию рупии платить не стоило. Обрыв зарос кустарником и больше напоминал обиталище обезьян, чем дорогу, которая может куда-нибудь привести. В кустах я увидела нечто отдаленно напоминавшее тропинку, хотя она больше была похожа на пересохший ручей. Этот подъем трудно было преодолеть даже без велосипеда, и только дьявольским сочетанием настойчивости и грубой силы мне удалось поднять «Лео» наверх, на равнину.
К тому времени каждый мускул у меня дрожал от страшного напряжения: мне приходилось подниматься самой и тащить «Лео» на пятифутовые валуны, перебираться через четырехфутовые расщелины и густые; заросли. Наконец я присела отдохнуть и осмотреть новые горизонты, которые, к сожалению, совсем не казались новыми. Я увидела такие же холмы с трех сторон, такое же ущелье (правда, под другим углом зрения) и такую же полоску нехоженой тропинки, которая, казалось, исчезает при одном взгляде на нее. Изменилось лишь небо. Оно внезапно потемнело от долгожданных грозовых облаков. Самым разумным было двигаться — в любом направлении. Я оседлала «Лео» и, полная надежды, двинулась на северо-запад, казавшийся таким же разумным направлением, как и юго-восток.
