История русской миссии в Рио-де-Жанейро сложилась так, что Лангсдорфу, помимо своих прямых консульских функций, приходилось дважды подолгу исполнять дипломатические обязанности. Первым русским посланником при португальском дворе в Рио-де-Жанейро стал Ф. П. Пален, возглавлявший до этого русскую дипломатическую миссию (тоже первую) в США. Он был назначен в июле 1811 г., но приехал в бразильскую столицу спустя примерно год. Однако уже с июня 1814 г. Лангсдорф стал исполнять обязанности временного поверенного в делах, так как Пален выхлопотал себе перевод
59
в Мюнхен, а новый поверенный в делах А. В. Сверчков прибыл только в мае 1815 г.
Вскоре Лангсдорфу снова были даны дипломатические поручения. Назначение посланником П. Ф. Балк-По- лева, прибывшего в Рио-де-Жанейро в октябре 1816 г., было и случайным и весьма неудачным. Балк-Полев только что поступил в ведомство иностранных дел и, как сам призпавался впоследствии, не имел «довольно опытности в поприще службы».8 Между тем в 1816—1817 гг. русско-португальские отношения серьезно осложнились в связи с тарифной политикой России и происпанской позицией Петербурга в вопросе об интервенции португальских войск на территорию Восточного берега (Уругвая), входившую тогда в состав вице-королевства Ла-Плата. В этих условиях, когда от Балк-Полева требовались особая осторожность и такт, он рядом поступков вызвал серьезпое недовольство португальского двора и в июне 1817 г. вместе со Сверчковым был вынужден оставить Рио-де-Жанейро. «Я уже второй раз являюсь поверенным в делах и получаю дополнительно 200 дукатов», — писал в декабре Лангсдорф Крузенштерну.9 Ученому пришлось занимать эту должность почти до осени 1819 г., когда приступил к своим обязанностям очередной посланник Ф. В. Тейль-фан-Сероскеркен.
После отъезда Палена Лангсдорф являлся безусловно паиболее сведущим в бразильских делах представителем России при португальском дворе в Рио-де-Жанейро. В его донесениях получили широкое отражение события в Бразилии и Испанской Америке в те годы. Правда, трактовка их была весьма тенденциозной. Консерватор и монархист, Лангсдорф рассматривал освободительные движения на Американском континенте сквозь призму своих политических взглядов. Так, республиканское восстание в капитании Пернамбуку в 1817 г. для него дело мошенников и людей с дурной репутацией.10 Значение сражения на р. Майну в феврале 1818 г., после которого было покопчено с испанским колониальным господством в Чили, он оценивал лишь с точки зрения трудности возвращения «этой провинции» под управление Мадрида.11
Суждения Лангсдорфа об англо-португальских отношениях отличаются большей трезвостью и реализмом. В донесении Коллегии иностранных дел от 9 (21) октября 1814 г. он, объясняя стремление Англии содействовать
60
переезду португальского двора в Лиссабон и ликвидировать реформы, провозглашенные в Бразилии в 1808 г., а также рассказывая о положении в Португалии, писал: «Говорят, что апгличане охотно согласились бы упразднить последний торговый договор с португальским правительством, если в Бразилии будет восстановлена колониальная система. Вывоз из английских колоний будет падать в связи с открытием бразильских портов для кораблей всех наций. Ввиду жаркого климата страна не нуждается в английских хлопчатобумажных тканях». И далее генеральный консул сообщал: «Предполагают, что принц вернется в мае будущего года. Англичане всегда руководствуются коммерческим интересом. Они предложили целую эскадру, чтобы бесплатно перевезти в Лиссабон весь двор. Здешний кабинет рассматривает возвращение принца как выгодное дело. Лиссабоп и Опорто раньше были складом колониальных товаров и процветали, а теперь они в состоянии летаргии, их представители принесли принцу жалобу. Таможпи этих городов, дававшие раньше значительные суммы, теперь дают мало, а бразильские таможни несут большие расходы и пе могут с ними сравниться».12
Лангсдорф пользовался большим авторитетом в правительственных кругах Рио-де-Жапейро. Решающее влияние на положение генерального консула оказывал, конечно, международный престиж России — победительницы Наполеона, игравшей огромную роль в судьбах Европы эпохи Реставрации. Однако пельзя не отметить, что известности и широким связям Лангсдорфа весьма способствовали и его личные качества: широкая эрудиция, общи¬
тельный характер, а в немалой степени и репутация опытного врача. Ученый был близко знаком с членами королевского дома, а также министрами и видными сановниками маркизом д’Агиар, графом Барка, Ж.-П. Бе- зерра де Сейсас, графом Палма, T.-А. Виллановой-и-Пор- тугал, графом душ Аркуш, интендантом королевского дворца в Санта-Круз виконтом Риу-Секу и многими другими. «Лангсдорф ввел меня во многие салоны», — писал в сентябре 1818 г. министру иностранных дел К. В. Нессельроде российский комиссар на о-ве Св. Елены при пленном Наполеоне генерал-майор А. А. де Бальмен, побывавший в Рио-де-Жанейро.13 Лангсдорф имел связи и среди членов дипломатического корпуса, и последние не¬
61
редко писали в свои страны о его деятельности. Имя Лангсдорфа неоднократно встречается, например, в донесениях прусского посланника Флеминга министру иностранных дел Пруссии К. Г. Бернсторфу.14
Вскоре после прибытия в Рио-де-Жанейро Лангсдорф стал одним из главных советчиков португальского правительства по вопросам европейской колонизации. В 1818 г. в Веймаре Лангсдорф опубликовал (в приложении к описанию путешествия В. Л. Эшвеге по Бразилии) свое открытое письмо «другу в Германию», в котором подробно рассказывал об этой южноамериканской стране и приглашал туда немецких колонистов.15
Спустя года три после переезда в Бразилию Лангсдорф и сам стал землевладельцем. Его фазенда Мандиока, по сообщению одного русского современника, была расположена верстах в 50 от Рио-де-Жанейро и находилась вблизи оживленного торгового пути, соединявшего столицу с капитанией Минас-Жераис. Побывавшие в Ман- диоке или слышавшие об этом поместье путешественники оставили в своих записках некоторые интересные для нас сведения. Фазенда была куплена за 5 тыс. пиастров (около 20 тыс. руб.).16 Ее площадь равнялась одной квадратной легуа, то есть примерно 25 кв. км. Большой двухэтажный господский дом, другой дом, сданный в аренду под постоялый двор для проезжающих, многочисленные хозяйственные постройки, о которых мы узнаем из заметок очевидцев, внешне создают впечатление типичной бразильской фазенды той поры. В Мандиоке была обширная для начала XIX века кофейная плантация. В 1817 г. она насчитывала тысячу деревьев, а спустя несколько лет там было по разным данным от 20 до 40 тыс. деревьев. Значительные участки Лангсдорф отводил под маниоку, маис, индиго. В фазенде работало — в разные годы — от 30 до 60 рабов. «Консул обходится со своими неграми как отец с детьми, — писал штаб-лекарь со шлюпа «Ладога» П. Огиевский, — и слывет за то антиком у других владельцев, которые, сколько мне известно, поступают с невольниками хуже, чем со скотом».17
