Корсикан, горячо любивший Мак-Эльвина, был в полном отчаянии.
— Я слишком поздно вмешался в эту ссору, — сказал он, — мне следовало ударить этого негодяя прежде, чем Фабиан замахнулся на него.
— Это было бы бесполезно, — ответил я. — Гарри Драке давно искал ссоры с Фабианом, от вас же он не принял бы вызова.
— Вы правы, — сказал капитан. — Гарри Драке, очевидно, знает все прошлое, всю историю любви нашего друга. Может быть, Елена, не желая ничего скрывать от своего будущего мужа, еще до свадьбы рассказала ему о своей любви к Фабиану. И вот теперь он, встретившись с Мак-Эльвином, пользуется случаем, чтобы излить на нем всю свою злобу. Мне кажется, что этот негодяй должен быть опасным дуэлянтом.
— Да, — отвечал я, — мне говорили, что он убил троих или четверых противников.
— В смысле дуэли я не боюсь за Фабиана; он ведь не из трусливых, и к тому же прекрасный стрелок. Но меня беспокоят последствия этого поединка. Убив Драке, Фабиан навсегда потеряет Елену, потому что она не простит ему смерти мужа, как бы гадок ни был этот последний.
— Что бы из всего этого ни вышло, мы можем желать для Елены и Фабиана только одного: смерти Драке. Я надеюсь, что справедливость будет на нашей стороне.
— Все это так, но тем не менее я готов пожертвовать жизнью, чтобы избавить Фабиана от предстоящего поединка.
— Послушайте, капитан, — сказал я, пожав руку этого преданного друга, — не будем отчаиваться. Ведь секунданты Драке еще не являлись.
— Вы, может быть, придумали, как помешать этому поединку?
— Пока нет. Но дело в том, что дуэль произойдет, вероятно, по прибытии в Америку, а пока мы до нее доберемся, случай, породивший это дело, может и расстроить его.
Капитан Корсикан недоверчиво покачал головой, как бы желая сказать, что он не верит в помощь случая. В это время Фабиан поднимался по лестнице в конце палубы. Он был чрезвычайно бледен. Его сердечная рана открылась, и он невыносимо страдал. Мы с капитаном издали следили за ним, боясь обеспокоить его своим обществом, но он сам подошел к нам.
— Это была она!.. Сумасшедшая!.. Это была Елена!.. Не правда ли?.. Бедная Елена!.. — отрывисто произнес он и ушел, не дождавшись нашего ответа.
Было двенадцать часов, а секунданты Драке еще не являлись к Фабиану. Между тем эта предварительная церемония должна была уже окончиться, если Драке решил требовать удовлетворения. Может быть, он вовсе и не намеревался драться, думал я. Ведь у людей различные понятия о вопросах чести, к тому же я знал, что англичане почти не признают дуэли. Поединки у них не только преследуются законом, но против них даже и общественное мнение. Впрочем, тут были совсем другие условия; оскорбление как бы искусственно было вызвано пострадавшим, и все говорило за то, что дуэль между Фабианом и Гарри Драке была неизбежна.
На палубе толпился народ. Был праздничный день; богослужение только что окончилось, и из церкви выходили пассажиры, офицеры и матросы.
В половине первого появилось следующее объявление:
Широта 40º 33 Долгота 66º 21 Курс 214 миль.«Грейт-Истерн» находился всего в 348 милях от мыса Санди-Гук, расположенного у входа в Нью-Йоркский фарватер. Итак, мы скоро должны были войти в американские воды.
За завтраком Фабиана не было на его обычном месте, но Драке сидел за столом. Хотя этот негодяй, по обыкновению, шумел и смеялся, но я все-таки заметил, что он был встревожен. Несколько раз он искоса поглядывал на меня и чрезвычайно много пил.
Не дождавшись конца завтрака, он быстро встал из-за стола и вышел. Я тотчас побежал за ним, но он спустился в свою каюту и запер за собой дверь.
Я поднялся на палубу. Море было совершенно спокойно, и в нем, как в зеркале, отражалось лазурное, безоблачное небо. Доктор Питферж при встрече сообщил мне, что раненому матросу хуже и что трудно надеяться на его выздоровление.
В четыре часа, за несколько минут до обеда, с левой стороны появился корабль, и лейтенант сказал мне, что это должен быть «The City of Paris», один из самых больших пароходов компании Инман, но он ошибся: когда пароход подошел ближе, оказалось, что это была «Saxonia». Пассажиры этого парохода высыпали на палубу и, поравнявшись с нами, приветствовали нас громкими криками «ура».
В пять часов на горизонте показался другой корабль, но он прошел на очень далеком расстоянии от нас, и названия его нельзя было разобрать. Вероятно, это и был «The City of Paris».
В шесть часов мы встретили еще корабль, это была «Philadelphia», предназначенная для перевозки эмигрантов из Ливерпуля в Нью-Йорк. Частые встречи с пароходами доказывали, что суша уже близко.
Поджидали еще пароход «Europe», перевозящий пассажиров из Гавра в Нью-Йорк, но он, вероятно, прошел севернее нас.
Около половины восьмого уже стемнело, и на небе показалась луна. В большом зале происходила духовная беседа, устроенная капитаном Андерсоном. Чтение Библии, прерываемое псалмами, продолжалось до девяти часов вечера.
День прошел, а секунданты Гарри Драке не являлись.
На следующий день, в понедельник 8 апреля, погода была великолепная. Солнце ярко светило. Гуляя по палубе, я встретил доктора. Он подошел ко мне и сказал:
— Наш бедный раненый умер ночью. А доктор ведь ручался за его выздоровление. Ох уж эти доктора! Ничего-то они не знают! Со дня отъезда из Ливерпуля уже пятый покойник.
— Бедняга, — сказал я. — Что теперь будет с его женой и детьми?
— Что же делать, все умрем, таков уж закон природы. Надо уступать место другим. Ведь умирают только потому, что занимают место, на которое другой имеет право; таково по крайней мере мое мнение. А знаете, сколько людей умрет за всю мою жизнь, если я проживу шестьдесят лет?
— Представить себе не могу.
— А между тем рассчитать это очень просто. Шестьдесят лет заключают в себе двадцать одну тысячу девятьсот дней, что составляет пятьсот двадцать пять тысяч шестьсот часов, или тридцать один миллион пятьсот тридцать шесть тысяч минут или же, наконец, миллиард, восемьсот восемьдесят два миллиона, сто шестьдесят тысяч секунд. Для круглого счета скажем, два миллиарда секунд. За все это время умрет два миллиарда людей, занимавших чужие места, а когда очередь дойдет до меня, то и я умру, уступая место другому. Весь вопрос в том, чтобы как можно позднее сделаться лишним.
Долго еще говорил доктор на эту тему, я молча слушал его. Прогуливаясь по палубе, мы увидели плотников, которые усердно работали на передней части корабля. Очевидно, капитан Андерсон хотел, чтобы ко времени прибытия в Нью-Йорк на «Грейт-Истерне» не оставалось и следа повреждений, нанесенных ему бурей. По спокойным водам корабль шел чрезвычайно быстро. Веселые лица жениха и невесты доказывали, что ход его был вполне удовлетворителен. Колеса делали одиннадцать оборотов в минуту, и корабль шел со скоростью тридцати миль в час.
